Франк Тилье - Проект «Феникс»

— Черт побери, Корали осталось до родов меньше двух недель, а вы тем не менее хотите ее допрашивать? Ладно, но тогда я остаюсь с ней — и попробуйте только еще сильнее расстроить девочку своими дурацкими вопросами!

Поверх темного платья у молодой женщины висела длинная золотая цепочка с распятием, спускавшаяся почти на живот. Вытерев нос платочком, она прошептала еле слышно:

— Феликс — это мой… это был мой брат…

Люси обняла сестру Ламбера за плечи и увела ее в просторный холл у лестничной клетки. Здесь стояли стулья, и можно было поговорить спокойно. Шарко с дедушкой так и остались в дверях, усач обхватил голову руками и, привалившись к косяку, тяжело вздыхал. Комиссар вдруг осознал, что этот человек, которому нет еще и семидесяти, со дня на день станет прадедом. Не случись того, что случилось, он был бы главой большой и счастливой семьи…

Корали тяжело опустилась на стул и сидела, машинально вертя в руках распятие.

— Как… как вы можете говорить, будто Феликс не виноват в том, что совершил? Он… он убил моего папу, и… и он убил двух молодых людей… убил хладнокровно…

Шарко стоял в отдалении, предоставив действовать Люси. Он понимал, что Корали Ламбер доверится скорее женщине, способной разделить ее боль, чем постороннему мужчине. А Люси, со своей стороны, знала, что с Корали не стоит говорить ни о результатах вскрытия, ни о том, что им известно по этим результатам. Впрочем, они с Франком так и условились заранее, потому что, полностью раскрыв карты, они рисковали провалить всю операцию. Дед, который глаз не спускал с внучки, заметив, что Корали чересчур разволновалась, мог вызвать полицию, врачей, и они погорели бы. Так что привлекать к себе слишком много внимания не стоило.

— Это пока просто гипотеза, — сказала Люси, не позволяя втянуть себя в дальнейшие выяснения. — Ваш брат выглядел здоровым и уравновешенным юношей. И как будто бы никогда не отличался излишней агрессивностью. А когда человек внезапно совершает акты подобной жестокости, невольно возникает мысль, что они, может быть, были продиктованы неким, далеко зашедшим психическим или неврологическим заболеванием.

— Да у нас в семье сроду не было ничего по…

Шарко удержал на месте седоусого, которому очень хотелось вмешаться в разговор.

— Пожалуйста, позвольте моей коллеге продолжать, пожалуйста!

Тот умолк на полуслове, а Люси снова заговорила:

— Мы должны пройти по каждому следу, не упустив ни единого. Скажите, если знаете, не было ли у вашего брата каких-нибудь проблем со здоровьем? Каких-нибудь особенностей развития?

Люси действовала по наитию, ведь ей ничего не было известно о жизни Феликса Ламбера, но она надеялась, что хоть какие-то ее слова помогут направить беседу в нужное русло.

— Нет. Мы с Феликсом всегда отлично ладили, мы росли вместе до восемнадцати лет, я всего на год его старше, и могу вас уверить, что детство у нас было по-настоящему счастливым, абсолютно, абсолютно беззаботным. — Корали всхлипнула было, но сразу же подавила рыдания и продолжила: — Феликс был всегда таким спокойным мальчиком, и то, что произошло, совершенно необъяснимо. Он должен был скоро окончить институт, мечтал стать архитектором… У него было столько планов на будущее…

— Вы часто виделись с братом?

— Наверное, раз в месяц. Ой, нет, пожалуй, в последнее время намного реже. И, когда видела его, мне казалось, что он выглядит хуже, чем обычно, и еще он жаловался на усталость и головные боли…

Люси словно наяву увидела эту губку — его мозг. Господи, кто бы мог хорошо себя чувствовать в таком состоянии?

— Феликс жил с вашими родителями?

— Дом… этот дом принадлежал отцу. Наш отец был бизнесменом и часто уезжал из Франции. В этот раз он только что вернулся из Китая, где прожил почти год.

— А ваша мама?

Корали бессознательным жестом прикоснулась к своему животу, погладила его. Живот, Христос… Христос, живот… Люси понимала, что Бог и будущий ребенок помогут молодой женщине выдержать испытание. Пауза оказалась долгой, Корали беспомощно посмотрела в сторону деда, и тот, несмотря на увещевания комиссара, все-таки вмешался:

— Ее мама, моя дочь, умерла в родах.

— Ваша дочь умерла, когда родился Феликс, верно?

Седоусый, поджав губы, кивнул. Люси многозначительно взглянула на комиссара и проговорила четко и внушительно:

— Нам крайне важно, чтобы вы рассказали как можно подробнее все, что вам известно об этих родах.

— Почему? — сухо отозвался седоусый. — Какая тут связь? Моя дочь умерла двадцать два года назад, и…

— Очень вас прошу. Мы не имеем права пренебречь ни единым следом. Поступки вашего внука могли зависеть от обстоятельств его рождения.

— Что вы хотите от меня услышать, не понимаю? Рассказывать нечего. И потом, это такое личное… Неужели вы не понимаете, в каком мы сейчас все состоянии, не понимаете, что нам пришлось пережить? — Он протянул руку внучке. — Ладно, Корали, пойдем.

Корали не пошевелилась. Все в ее голове настолько смешалось, что она плохо понимала, что к чему.

— Отец очень сильно любил маму… — прошептала она наконец. — Он очень сильно и глубоко ее любил.

Люси обернулась к молодой женщине:

— Я слушаю вас, слушаю!

— Ему хотелось, чтобы мама жила в нашей памяти, в нашем сознании. Ему хотелось, чтобы мы понимали, почему мама умерла… Он рассказывал нам: врачи считали, что у мамы была тяжелая преэклампсия, которая привела к обширному внутреннему кровотечению. И кровь не удалось остановить… Мама истекала кровью в родовой палате, а врачи ничего не могли сделать…

Люси с трудом проглотила слюну: точно так же умерла и Аманда Потье!

— Вам говорит что-нибудь имя Стефан Тернэ?

— Нет.

— Вы уверены? Он был акушером-гинекологом.

— Совершенно уверена. Никогда о таком не слышала.

— А вы? — спросила Люси у седоусого, но тот покачал головой, и она вернулась к разговору с молодой женщиной: — Где рожала ваша мама?

— В какой-то сиднейской больнице.

— В Сиднее? Вы имеете в виду — в Австралии?

— Да. Мы с братом оба там родились. Отец три года работал в Австралии, и мама поехала с ним. После трагедии папа вернулся во Францию и поселился в принадлежавшем его семье доме, в Фонтенбло.

Люси нервно провела по губам рукой.

— А ваш папа ничего не говорил об осложнениях во время маминой беременности, о том, что было до родов? Наблюдал ли ее врач постоянно?

Будущая мать покачала головой:

— Нет, отец, наоборот, рассказывал, что мама никогда в жизни не приняла ни одной таблетки. Она была абсолютно здоровой женщиной, папа и сам мог бы вам это подтвердить. Мама вообще была против каких бы то ни было лекарств, против всего, что делается искусственно, — против синтетики любого вида, против манипуляций людьми, которыми занимается наука. Ей хотелось рожать самым естественным образом, в воде, и она отказывалась от врачебного наблюдения. Это был ее выбор. И во время первой, и во время второй беременности она не хотела заранее знать, кто у нее родится. Ее совершенно не интересовали научные достижения. Ни в какой из наук. Она считала, что зачатие — чудо и рождение ребенка — чудо, она знала, что все будет хорошо, потому что была глубоко верующим человеком и надеялась на Бога.