Уильям Айриш - Вальс в темноту

— Я ищу одну даму, — смущенно обратился он к клерку в нарукавниках. — Мы, должно быть, с ней… разминулись. Не заглядывала ли сюда… только что… такая… невысокая блондинка?

Ему пришел на память день, когда он в Новом Орлеане привел ее с собой в банк. Должно быть, она и здесь произвела такое же впечатление. Уж если она здесь появилась, то ее наверняка запомнили.

Глаза клерка вспыхнули отблеском воспоминаний.

— Да, сэр, — воодушевленно ответил он. — Она совсем недавно здесь была, у этого вот окошечка. — Он расправил сначала один нарукавник, затем другой. — Зашла сюда за письмом.

Горло у Дюрана совсем пересохло, но он умудрился извлечь из него вопрос:

— И вы… и вы ей его отдали?

— Разумеется. — Клерк с мечтательным восхищением взмахнул рукой и прищелкнул языком. — Мисс Мейбл Грин, — вспомнил он. — Она здесь, наверное, недавно, не помню, чтобы я…

Но Дюрана там уже не было.

Он застал ее в гостиной на первом этаже. Шляпка и накидка исчезли, словно она их и не надевала. Стоя у стола в центре комнаты, она перебирала букет нарциссов, который накануне поставила в вазу, вынимая цветы, отмеченные признаками увядания. В воздухе пахло паленым, как будто здесь только что что-то жгли; этот запах сразу же ударил ему в ноздри.

— Вернулся? — дружелюбно спросила она, оборачиваясь через плечо, а потом снова занялась цветами.

Он шумно втянул ноздрями воздух, невольно принюхиваясь к незнакомому запаху.

Она, должно быть, уловила этот звук, хотя и стояла к нему спиной. Моментально оторвавшись от цветов, она подошла к окну и широким жестом распахнула его.

— Я только что выкурила сигару, — объяснила она, не дожидаясь вопроса. — Надо проветрить.

На подносе, которым она обычно пользовалась, окурка не было.

— Я ее выбросила в окно, не докурив, — сказала она, снова возвращаясь к цветам. — Она мне не понравилась. Они с каждым днем становятся все хуже и хуже.

Что-то раньше дым ее собственных сигар ее мало беспокоил. И это был не аромат табака, а более едкий запах жженой бумаги.

«Теперь ей никуда не деться, теперь я уличу ее во лжи, — сокрушенно подумал он. — Ах, ну зачем я ее спрашиваю? Зачем я сам себе ищу наказания?» Но вопрос уже сорвался с его губ и вернуть его он был не в силах.

— Это тебя я сейчас видел на улице?

Она чуть помедлила с ответом, хотя как она могла быть не уверена в том, что только что вернулась? Она вынула из букета очередной цветок. Взяв за стебель, повертела в руке. Поставила обратно в вазу. Потом с готовностью повернулась к нему. Проследила за его взглядом, устремленным на ее платье из саржи лилового цвета. И только после этого ответила:

— Да.

— Куда ты ходила — на почту?

Снова она ответила не сразу. Наверное восстанавливая в уме картину ближайших к почте окрестностей.

— Мне надо было, — довольно уверенно произнесла она. — Надо было кое-что купить.

— Что? — спросил он.

Ее взгляд упал на букет.

— Садовые ножницы, подрезать стебли из цветов.

Она хорошо придумала. Такое наверняка продавалось в магазинчике у почты.

— И ты их купила?

— У них не было ничего подходящего. Мне предложили их выписать, но я сказала, что это слишком хлопотно, не стоит того.

Он ждал. Продолжать она не намеревалась.

— Ты на почту не ходила?

Но тем, что он повторил этот вопрос, и тем, что вообще его задал, он косвенным образом подсказал ей ответ. Он это и сам понял. Раз он спросил, значит, знает, что она там была.

— Да, заглянула по дороге, — небрежно бросила она. — Теперь припоминаю. Надо было марки купить. Хочешь посмотреть? Они у меня в кошельке. — Она улыбнулась с видом человека, приготовившегося ко всем неожиданностям.

— Нет, — грустно покачал он головой. — Раз говоришь, что купила, я тебе верю.

— Да нет, давай-ка я тебе их все-таки покажу. — Ни обиды, ни вражды в ее голосе не было. Она взяла тон, с каким обычно терпеливо потакают капризам ребенка.

Открыв сумочку, она достала кошелек и показала ему два малиновых квадратика, соединенных пробитой дырочками полоской.

Он на них и не взглянул. Она могла купить их когда угодно. Хоть месяц назад.

— Клерк сказал, что дал тебе письмо.

— Как это? — Она недоверчиво подняла брови.

— Я тебя ему описал.

— Сказал, значит, — бесстрастно подтвердила она.

— Оно было адресовано Мейбл Грин.

— Знаю, — кивнула она. — Поэтому я его ему и вернула. Он меня с кем-то спутал. Я убирала марки в кошелек и случайно встала у его окошечка. Спиной к нему, понимаешь. Вдруг он окликнул меня: «Ах, мисс Грин, у меня для вас письмо», — и подал его мне. Я так удивилась, что с минуту держала его в руках. Потом сказала: «Я не мисс Грин», — и вернула ему письмо. Он извинился, на этом все и закончилось. Хотя теперь мне кажется, что на самом деле он не ошибался. По-моему, он пытался, — она сделала вид, будто подбирает подходящее слово, — флиртовать со мной. Он хотел завязать разговор, тут же начал рассказывать, до чего я похожа на другую даму. Я просто повернулась и ушла.

— Он не говорил мне, что ты вернула письмо.

— Ну я тебе это говорю. — В ее голосе не слышалось негодования; он вообще был лишен каких-либо эмоций. — Так что выбирай, кому из нас верить.

Он повесил голову. Ему следовало предвидеть, что это состязание он проиграет. У нее полностью отсутствовало чувство вины. Что не означало ее невиновности, просто отсутствовал сопряженный с виной страх, обычно позволяющий ее разоблачить. Он мог бы устроить ей очную ставку с клерком, и ситуация ни на йоту бы не изменилась. Она точно так же в упор отрицала бы его слова, рассчитывая, что он дрогнет и отступит под ее напором.

Выходя из комнаты, она почти ласково провела рукой по его спине.

— Ты мне не веришь, Лу? — вполне миролюбиво осведомилась она.

— Хотел бы верить.

Уже на пороге она пожала плечами:

— Тогда просто верь мне, и все. И больше от тебя ничего не требуется.

Она лениво-благодушной походкой поднялась по лестнице. И хотя лица ее он в ту минуту не видел, он нисколько не сомневался, что она улыбалась с таким же ленивым благодушием, под стать походке.

Он бросился к камину и, присев на корточки, круговыми движениями быстро провел руками по кирпичам. На черной обожженной поверхности лежал хрупкий комок бумажного пепла, очень маленький, такой, что и в кулаке не сожмешь. Он повернул единственный кусочек, не тронутый пламенем, сохранившийся, возможно, потому, что его до последнего мгновения держали пальцами. Это был нижний уголок, треугольник, образованный двумя прямыми сторонами и неровной обгоревшей линией.

На нем было написано одно-единственное слово — «Билли». И даже его подпортил огонь. На верхнем изгибе буквы «Б» красовался коричневый ожог.