Уильям Айриш - Убийца поневоле

Трусость всегда приводит к большему риску, чем безрассудная смелость. Он боялся всего: прийти домой и предстать перед женой с пустыми руками, попросить денег у старого негодяя с отвратительным характером, потому что знал, что его оскорбят и выгонят вон. Поэтому он был готов проникнуть в дом и впервые в жизни стать грабителем.

Окно открывалось так легко, словно само приглашало его проникнуть внутрь. Он встал возле подоконника, просунул в щель между двумя половинками рам картонку от спичечной упаковки и приподнял язычок задвижки.

Затем спрыгнул на землю и, приставив к нижней раме тот малюсенький инструмент, который принес с собой, без усилий поднял ее вверх. Очутившись минутой позже в комнате, он опустил раму, чтобы она не привлекала к себе ничьих подозрительных взоров. Он удивлялся, почему раньше ему казалось, что для того, чтобы залезть в чужой дом, нужно обладать определенными навыками. Ничего подобного.

Он вытащил сложенный носовой платок и обвязал им нижнюю половину лица. В этот момент ему показалось, что он поступил правильно, но позже он понял, что это не так. То, что произошло потом, могло бы иметь место и в том случае, если бы он не сделал этого. Ведь платок не делает его невидимым, только не позволяет узнать.

Пэйн понимал, что не стоило зажигать свет, но не был настолько рассудителен, чтобы прихватить с собой карманный фонарик. Ему приходилось полагаться сейчас только на обычные спички, а это значило, что после того, как отодвинет гобелен, он сможет работать с кодовой шкалой сейфа лишь одной рукой.

Впрочем, это пустячное дело. У него не было точной комбинации, а только приблизительная позиция — 8–3–10. Если она не сработает, он немного изменит ее, и так или иначе, но сейф будет открыт.

Он и в самом деле открыл его. Вытащил коробку с деньгами и поставил на стол. И словно в ответ на этот его поступок вся комната тут же залилась ярким светом. В дверях стоял Барроуз, одетый в халат. Одна его рука была на выключателе, в другой он держал револьвер, направляя его на Пэйна.

У Пэйна подкосились колени, перехватило дыхание, и он, не в силах шелохнуться, замер на месте. Так могло случиться только с любителем, который впервые застигнут на месте преступления, но никак не с профессионалом. Догоравшая спичка обожгла ему большой палец, и он отбросил ее.

— Ну что, я появился в самый раз, верно? — со злорадством сказал старик. — Может быть, сейф и не так надежен, но у меня рядом с кроватью сразу же звучит зуммер, как только он открывается, понял?

Он мог подойти к телефону, который находился в той же комнате, что и Пэйн, и вызвать полицию, но в нем росло мстительное чувство, которому он не мог сопротивляться.

— Ты это давно задумал, — начал он, облизывая губы. — И я уже не один месяц догадывался об этом. — Старик сделал шаг вперед. — А теперь отойди от стола! Стань вон там и не двигайся, пока я… — Неожиданно его маленькие глазки сощурились подозрительно. — Постой-ка минутку. Не видел ли я тебя где-то раньше? Что-то мне в тебе знакомо. — Он подошел поближе и приказал: — Ну-ка, сними этот платок. Дай мне взглянуть, что ты за дьявол!

При мысли, что ему придется открыть лицо, Пэйн вконец запаниковал. Он понимал, что, пока Барроуз держит его на прицеле, ему никуда не деться: старик не откажется от мысли узнать, кто он такой.

Он в ужасе замотал головой.

— Нет! — задыхаясь, хрипло вскричал он через носовой платок.

Пэйн даже попятился, но наткнулся на стул.

Старик подошел к нему ближе.

— Тогда, ей-богу, я сам сниму его, — отрывисто сказал он.

Протянув руку, он схватился за нижний треугольный конец платка. Как только он сделал это, его правая рука отклонилась от прямой линии, упиравшейся в тело Пэйна, и тот уже больше не был под прицелом. Но воспользоваться представившимся ему шансом он так и не смог.

Трусость… Трусость иногда может подвигнуть на такие дела, за которые не взялся бы и смельчак. Пэйн не переставал думать о револьвере. И под воздействием какого-то импульса внезапно схватил старика за обе руки и широко развел их в стороны. Это был такой безрассудный поступок, которого Барроуз никак не мог ожидать, и поэтому он непроизвольно нажал на спуск. Револьвер, направленный в потолок, щелкнул вхолостую: то ли он дал осечку, то ли первый канал в барабане был без патрона, о чем Барроуз и не знал.

Пэйн держал руку старика, сжимавшую револьвер, на отлете, однако главной его заботой была другая — та, которой Барроуз пытался сдернуть с его лица платок. Он старался отвести ее как можно ниже, чтобы старик не дотянулся до платка. Потом вывернул резко сухое запястье правой руки старика так, что его пальцы разжались и он выронил револьвер. Оружие упало как раз между ними, и Пэйн отбросил его ногой в сторону на фут или два.

Потом поставил ту же ногу сзади ноги Барроуза и толкнул его. Старик рухнул навзничь на пол, и на том закончилась эта неравная схватка. Но и падая, старик одержал победу. Его левая рука, которую Пэйн отпустил, толкая его, описала в воздухе дугу и, вцепившись в платок, сорвала его.

Лежа на полу, Барроуз приподнялся на локте и узнал его, что было для Пэйна как нож в сердце.

— Ты — Дик Пэйн, грязный тип! Я тебя узнал! Ты — Дик Пэйн, ты работал у меня. Ты за это заплатишь…

И это было все, что он успел сказать. Он сам подписал себе смертный приговор. Пэйн действовал под влиянием какого-то нервного и мускульного возбуждения, вызванного инстинктом самосохранения, и даже не понимал, что делает, когда нагибался, чтобы подобрать упавший револьвер. Ощутив его в своей руке, он направил ствол револьвера прямо в рот старику, которого так боялся.

И затем нажал на спусковой крючок. Но и на этот, второй раз выстрела не прозвучало: то ли получилась осечка, то ли и в этом канале барабана не оказалось патрона. Пэйн тотчас же решил, что этот щелчок — данный ему еще один, последний шанс отказаться от того, что он чуть было не сделал сейчас. Все сразу изменилось, улетучилась тень сомнений, которые обуревали его до сих пор, и вместо импульсивного стремления, еще и подогретого борьбой, возникло холодное, обдуманное решение убить старика: у него ведь было время, чтобы дважды подумать, прежде чем отважиться на подобный шаг. Совесть делает из нас трусов. А он был трусом с самого начала.

У Барроуза оказалось достаточно времени, чтобы, брызгая слюной, молить в отчаянии Пэйна о пощаде и обещать ему, что не будет преследовать его. Он просто не мог не бороться за жизнь, пока у него оставалась хоть какая-то надежда.

— Не надо! — вопил он. — Пэйн… Дик, не надо! Я ничего не скажу, я никому не скажу, что ты был здесь…

И все же в глубине души Барроуз сознавал, что его песенка спета. Словно подтверждая это, Пэйн нажал на спусковой крючок, и третий канал барабана изверг смерть. Лицо Барроуза заволокло дымом. Когда дым рассеялся, он был уже мертв. Голова покоилась на полу, из уголка рта текла тонкая струйка крови. Со стороны могло показаться, что он всего-навсего разбил себе губу.