Уильям Айриш - Убийца поневоле

«Мне всегда хотелось прокатиться по парку, — предался он размышлениям. — Не ехать куда-то определенно, а просто объехать его не спеша и поколесить по нему. Но у меня никогда не было на это денег».

Теперь у него были деньги. Больше денег, чем времени на то, чтобы потратить их.

Пуля, наверное, все еще сидит в нем. На спине нет раны, значит, она не вышла. Что-то задержало ее. Кровотечение несколько ослабло. Он почувствовал, что рубашка чуть подсыхает. Но боль мучила его куда сильнее, чем прежде.

Таксист, заметив его состояние, спросил:

— Вы ранены?

— Нет. У меня просто судорога, только и всего.

— Хотите, я подвезу вас к аптеке?

Пэйн слабо улыбнулся:

— Нет, думаю, что скоро пройдет.

В парке было время заката. Все так мирно, так прозаично. На извилистые дорожки уже легли длинные тени. Припозднившиеся няни везли домой детские коляски. На скамейках отдыхали праздные люди. Невдалеке было видно небольшое озерцо с гребной лодкой на нем: какой-то моряк в увольнении решил покататься с подружкой. Продавцы лимонада и жареной кукурузы, покончив до завтра с делами, толкали впереди себя свои тележки.

На небе появились первые звезды. На фоне окрасившегося в медный цвет неба темнели деревья. Временами все вокруг расплывалось в глазах Пэйна, и тогда ему казалось, что они попали в какой-то водоворот. Но каждый раз он усилием воли приводил себя в порядок и снова начинал воспринимать вещи такими, как они есть. И все потому, что ему необходимо было во что бы то ни стало попасть на тот поезд.

— Дайте мне знать, когда время будет подходить к восьми.

— Конечно, капитан. Сейчас только без четверти семь.

Когда они подскочили на дорожной выбоине, Пэйн не смог удержаться от стона. И как ни старался он приглушить его, таксист все же услышал.

— Так все-таки вы ранены, а? — сочувственно спросил он. — Может, вам нужно сделать перевязку? — И тут же переключился на несварение желудка, которым он страдал. — Возьмите меня, например. Я в порядке, пока ем кукурузу с шипучим напитком. Всякий раз, когда я ем кукурузу с шипучим напитком…

И вдруг внезапно он замолчал, взглянув в зеркало заднего обзора. Пэйн поспешно запахнул отвороты пальто, чтобы не было видно потемневшего от крови переда рубашки. Но он понимал, что было поздно.

Таксист долгое время хранил молчание. Он обдумывал то, что увидел, и, судя по всему, соображал медленно. Наконец он предложил как бы невзначай:

— Хотите послушать радио?

Пэйн понял, почему он так сказал. Он хочет узнать, не скажут ли там что-нибудь о нем.

— Почему нет? — настаивал таксист. — Радио входит в плату за проезд, так что вам ничего не придется доплачивать.

— Ну хорошо, — согласился Пэйн.

Он и сам хотел знать, не сообщат ли что-либо о нем.

Кроме того, радио позволит легче перенести боль, как это всегда бывает, когда слушаешь музыку.

«Я тоже когда-то любил танцевать, — подумал Пэйн, вслушиваясь в зазвучавшую в динамике мелодию. — До того, как стал убивать людей».

Сообщение не заставило себя долго ждать.

«Объявлен городской розыск Ричарда Пэйна. Пэйн, которого должны были выселить из его квартиры, застрелил агента финансовой компании. А потом судьбу этого агента разделил полисмен Гарольд Кэри, явившийся по вызову в дом, в котором проживал скрывающийся ныне преступник. Однако, прежде, чем отдать свою жизнь служению долгу, патрульному полицейскому удалось серьезно ранить убийцу. Это подтверждается следами крови, ведущими на крышу, через которую он и ушел. Он еще на свободе, но, скорее всего, недолго там пробудет. Остерегайтесь этого человека, он очень опасен».

«Совсем не опасен, если только вы оставите его в покое. Дайте ему спокойно сесть на поезд, — с печалью подумал Пэйн. Потом посмотрел на неподвижный силуэт водителя перед собой. — Мне надо что-то сделать с ним… Немедля… я знаю».

Таксист оказался в непростой ситуации. На некоторых пересекавших парк дорогах, отличавшихся оживленным движением и хорошо освещенных, ему могли бы помочь люди с проезжавших мимо машин. Но когда подобные мысли пришли ему в голову, они ехали по темному объездному пути, где не было видно ни одной машины. За следующим поворотом, однако, эта тихая дорога соединялась с автомагистралью с плотным транспортным потоком. С того места, где они находились в данное время, был отчетливо слышен шум движущихся машин.

— Сворачивайте к краю дороги, — распорядился Пэйн и вытащил револьвер.

Он хотел только, оглушив таксиста, связать его и продержать в таком состоянии до того момента, когда ему надо будет поехать, чтобы успеть на поезд к восьми двадцати.

Таксист, услышав по радио сообщение о Пэйне, встревожился и только ждал момента, когда можно будет остановиться у одного из выходов из парка или на красный свет светофора. Резко затормозив, он выскочил из машины и попытался спрятаться в кустах.

Пэйн понимал, что медлить нельзя: он не мог позволить водителю ускользнуть от него и связаться с полицией в парке. Если таксисту удастся сделать это, все выходы сразу же перекроют. Сознавая, что не может выйти из машины и догнать его, он прицелился пониже, чтобы попасть водителю в ногу и не дать ему убежать.

Но как раз перед тем, как Пэйн нажал на спусковой крючок, таксист, споткнувшись обо что-то, упал, и в результате пуля вместо ноги угодила ему в спину. Когда Пэйн подошел к нему, он лежал неподвижно, хотя и не умер. Глаза у него были открыты, зато нервные центры — парализованы.

Пэйн и сам еле двигался, но все же сумел дотащить таксиста до машины и кое-как втиснуть его на заднее сиденье. Потом взял его фуражку и надел ее.

Он умел водить машину, — во всяком случае, это не составило для него особого труда, — если бы не проклятая рана, от которой он умирал. Пэйн сел за руль и медленно тронул автомобиль с места, успокаивая себя мыслью о том, что звук от выстрела мог затеряться в открытом пространстве или его могли, наконец, принять за обычный выхлоп. Втиснувшись в стремительно мчавшийся вперед поток машин, он при первой же возможности вырвался из него и свернул на тихую, темную дорогу.

Затем, остановившись, прошел к задней дверце, чтобы посмотреть, что там с таксистом. Он хотел помочь ему, если только удастся, — скажем, подвезти его к больнице и оставить перед ней.

Но было слишком поздно. Глаза водителя были закрыты. Он уже был мертв.

И это — пятый.

Но данное обстоятельство теперь не имело для Пэйна никакого значения: что такое чужая смерть для человека, который одной ногой стоит уже в могиле?

— Мы снова свидимся через час или около того, — сказал он, обращаясь к недвижному телу.

Пэйн снял с таксиста пальто и укрыл им покойника, чтобы не было видно его бледного лица, если кто-то подойдет случайно к машине и заглянет внутрь через окно. Он не решился вытащить тело из машины и оставить его где-нибудь в парке: его могли слишком быстро заметить в свете фар проезжающего мимо автомобиля. Ему казалось, что куда безопаснее оставить его в салоне его же собственной машины.