Эрик Ластбадер - Черный клинок

Я не сделала ни малейшего движения, а лишь нажала большим и указательным пальцами на пучок нервов, расположенных прямо под правым ухом. От его лица сразу же отхлынула кровь, он побледнел, рот у него невольно перекосился, как у старика в предсмертной агонии, жадно заглатывая воздух. Руки и ноги у него вдруг ослабели, потому что в мышцы перестал поступать кислород. Нож со стуком упал на пол.

Я снова приложила ноготь к его медленно пульсирующей сонной артерии.

– Стоит мне лишь вспороть тебе кожу, вскрыть артерию, и ты истечешь кровью, – шепнула я ему на ухо. – И я могу это сделать прямо сейчас, могу через пять минут, могу попозднее, как мне заблагорассудится, в ты ничем не сможешь помешать мне.

Ну что же, в ту пору я была моложе и отчасти истеричка, но он сам довел меня до такого состояния. В эту минуту я ненавидела его так, как никогда в своей прежней я будущей жизни. Во рту от сильного чувства стало так горько, что я еле выговаривала слова. И лишь гораздо позднее до меня дошло, что я и себя-то в это время ненавидела не меньше, чем его.

Итак, я почти утратила самоконтроль, что позволило восторжествовать моей природной самонадеянности. О, я бы с радостью убила его, но мне очень нравилось играть роль жестокой фурии, выступающей против своего же естественного желания (о Будда! Помоги мне обуздать свой характер!).

Вдобавок к этому, в сложившейся ситуации было что-то восхитительное. Если бы только он звал все тайны, ведомые мне!

Естественная ирония в такой ситуации нередко бывает слишком ценна, чтобы беззаботно пренебрегать ею. И я наслаждалась своей властью над ним еще больше, так как точно знала, что в нем вот-вот поднимется волна гнева. Я не ошибалась в отношении него в тот момент, как и не ошибалась никогда впоследствии. Вот только Вулф по-прежнему приводил меня в недоумение.

– Есть лишь один способ, посредством которого ты можешь спасти свою жизнь, – шепнула я ему, как если бы шептала слова любви, – ты должен убить своего спутника.

Он бросил на меня взгляд и не поверил, а неверие приглушило в нём надвигавшуюся волну гнева.

– Ты хочешь, чтобы я убил Вулфа? – спросил он в изумлении.

– Пристрели его, – кивнула я головой. – На глазах моих людей.

И Торнберг не разочаровал меня.

– Лучше убей меня сейчас же, – сказал он, скрипнув зубами. – Я не предатель своей страны.

Мысленно я рассмеялась тогда, ибо он ничего не сказал о предательстве по отношению к своему приятелю. Я была уверена, что, если дам ему пистолет и прикажу стрелять ради спасения собственной жизни в одного из моих сопровождающих, он с готовностью выстрелит. Но в жестокости я его не обвиняла, поскольку, узнавая все лучше и глубже его натуру, я все больше убеждалась в том, что он и сам себя не знал. Люди, подобные ему, никогда не могут позвать свою сущность. А если случаем и познают, то толку от этого мало.

– Ну нет, – шепнула я. – Мы говорим не просто о твоей жизни, а о ее продлении. – Приложив губы к его губам, я почувствовала, как он дрожит. – Не этот ли секрет ты пришел сюда выведать? – Я немного отодвинулась, чтобы изучить выражение его лица. – Ты можешь заполучить его, только убив своего спутника. – Улыбнувшись, я продолжала. – В чем проблема? Жизнью больше, жизнью меньше, что это значит для таких, как ты? – Я видела, как он вытаращил глаза, и ощутила зловоние его страха. – Да, да, я знаю, тебе так хочется убить его!

– Но не настолько, чтобы продать свою душу.

Я лишь коротко засмеялась.

– Уже одним тем, что ты заявился сюда, – сказала я, – ты продал свою душу, хотя пока и не понял этого.

Я была уверена, что могу соблазнить его и принудить убить друга просто из-за искушения заполучить самое заветное. Я сделала свой ход, и он это звал. Но как-то незаметно он сбил меня с толку. Немного спустя по его состоянию, которое я так и не смогла четко определить, я поняла, что он не убьет Мэтисона, что обрадовало и одновременно расстроило меня. Ясновидение уже помогло мне проникнуть во внутренний мирок Торнберга и уяснить его аморальный характер, но теперь он поступал вопреки своей натуре. Мэтисон не представлял для меня никакого интереса – так, пустая темная дыра, откуда я не получала вообще никаких сигналов. Что такого увидел в нем Торнберг, чем прельстился? И лишь спустя много-много лет я нашла ответ на этот вопрос.

Торнберг следил за мной из-под полуприкрытых век. Лежал он на спине, притворившись, будто приходит в себя, но я-то знала, о чем он думает. А думал он о том, что если ему удастся разозлить меня как следует, то я поневоле ошибусь в чем-то и он сумеет воспользоваться ошибкой и взять надо мной верх. Эта мысль четко читалась на его лице, а он полагал, что ему понадобится всего мгновение, чтобы одолеть меня с новыми силами. Ну ничегошеньки не знал он о мощи "макура на хирума"! А в ней-то как раз и скрывалось мое подлинное превосходство над ним.

– Может, хочешь опять поспать? – спросила я с невинным, ничего не подозревающим видом.

Губы его скривились в самодовольной улыбке, которую я сочла нарочито деланной.

– Я бы сделал это, если бы хотел. Я же знаю, что ты вовсе не собираешься убить меня, это испортило бы тебе удовольствие. До тех пор пока я забавляю тебя, ты и пальцем меня не тронешь.

Тем не менее, с помощью моей ясновидящей силы я смогла разглядеть, что его сердце опутано витками темных сил. И тогда я, хоть и держала себя все время в руках, вся сжалась.

Глаза его вдруг раскрылись, он приподнялся и резко сел. Он ждал моего ответного взгляда. Я поцеловала его, а потом обтерла пот с его верхней губы.

Несколько раз он открыл и закрыл рот, не решаясь вымолвить ни слова, а когда наконец решился, я поняла, как трудно ему было говорить.

– За это я убью тебя, – сказал он, и я поняла, что он имел в виду свое унижение. Меня лишь интересовало, не потому ли, что я, существо, по его мнению, стоящее ступенькой ниже, чем он сам, сумела нанести ему боль. Задыхаясь и ловя ртом воздух, но все еще не прося пощады, он произнес:

– Я еще увижу тебя мертвой у моих ног, хоть через вечность.

"Нет, это вовсе не от переживаемой боли он говорит", – подумала я. Этот человек выдержит и не такую боль, и физическую и моральную, но не поступится своими правилами. Для вето находиться под каблуком женщины – значит унизить себя, и одна эта мысль вызвала у него ненависть, которая не утихнет до самой смерти. И все это короткое время я просто упивалась гнусностью его противоречивых мыслей.

Ну и как же я отреагировала на его угрозы? Я взяла над ним верх. Его ярость столь сблизилась с желанием снова овладеть мною, что мне захотелось, чтобы эти чувства пересеклись и выплеснулись из него. Ощутив накал моей страсти, он моментально раскрылся, да иначе и поступить-то не мог. А если бы не ответил на мой призыв, то я еще сильнее нажала бы на его нервное сплетение, и он стал бы импотентом и совсем беспомощным.