Эрик Ластбадер - Черный клинок

Минако наклонилась над Вулфом, ласково улыбнулась и сказала далее:

– Думаю, вы удивляетесь, к чему это я все говорю вам. Ну что ж, вы все же "гайдзин", то есть иностранец. Мне кажется, что пожилым людям живется легче и спокойнее, когда они выговорятся. Проблема лишь в том, чтобы найти того, кому можно выложить все, что накипело на душе, того, кто понял бы и оценил сделанное.

Она еще ниже склонилась над ним и продолжала:

– Вот вы явились и достигли своей цели. А теперь, когда все кончилось, что мне остается делать с вами? О, меня бояться нечего, я не зловредная, как Достопочтенная Мать. Она стала безумной в конечном счете от своей же "макура на хирума". Но вы сами видите, Вулф-сан, что ваше дальнейшее пребывание здесь стесняет меня.

Теперь Минако шептала ему прямо в ухо:

– Вы слишком много знаете, а если чего и не знаете, то ваша удивительная энергия в конце концов поможет разузнать все. Сердце моей дочери принадлежит вам, и я больше не могу рассчитывать на ее безусловную преданность. Короче говоря, вы слишком сильны, а я с этим смириться не могу.

Минако вдруг излучила "макура на хирума", превратив день в ночь. По комнате не спеша и важно прошествовала темная и злобная огромная лиса, созданная ее воображением. Широко разинув хищную пасть" она нацелилась вцепиться Вулфу в глотку.

– О разнице между силой и властью почему-то очень легко забывают, – философски заметил Вулф.

Вдруг Минако резко вскочила, повернув голову к двери, и испуганно вскрикнула, увидев, что Вулф стоит в дверном проеме. Огромная темная лиса в недоумении заметалась. Вскрикнув еще раз, Минако повернулась к лежащему на кровати больному Вулфу. Она побледнела и, схватив одеяло, сдернула его.

– Чика? Что?..

Лиса исчезла.

– Сила – зловещее и непостижимое чудовище, – сказал Вулф, входя в комнату. – Сперва она ошеломляет нас, когда мы видим боль других людей, а потом эта боль постоянно напоминает, что наше господство над ними продолжается. Власть же поступает осмотрительно и рассудительно, она должна применяться так, чтобы уравновешивать "ки" – эту жизненную силу и сострадание.

По лицу Минако нельзя было понять, слушает она Вулфа или нет. Во всяком случае, она, встав на колени, широко раскрытыми глазами непонимающе вглядывалась в дочь.

– Что вы делаете со мной? – вскричала она.

Вулф понял, что вопрос обращен к нему, и поэтому ответил:

– За краткое свое пребывание здесь я многому научился. Чем больше человек знает, тем больше готов к этому. Тем более, когда обладает даром "макура на хирума".

– Готов к чему? – недоуменно спросила Минако.

– К тому, чтобы сойти с ума, – ответил Вулф. – Видите ли, вот именно этот урок я вынес из пребывания здесь, уважаемая Минако. Угроза заключена в жизни. Не в смерти. Таково последнее предсказание Оракула. Это еще одна тайна, которую мне предстоит раскрыть, тайна, с которой мне никогда не ужиться: она заключает в себе силу, которая неминуемо ведет к безумию.

Он подошел поближе к ней, она не сделала ни малейшей попытки отойти хотя бы на шаг.

– Только одна Хана глубоко поняла сущность природы "макура на хирума". Тайна ее настолько же стара, как и история времени, и она, уважаемая Минако, заключается в следующем: сила развращает и является источником загнивания; абсолютная сила развращает абсолютно. "Макура на хирума" – это абсолютная сила, и сама ее природа абсолютного развращения и загнивания выражается в безумии. К такому результату неизбежно приходит всякий, кто обладает даром "макура на хирума".

– Нет! Нет, нет и нет!

– Да! – решительно произнес Вулф, наклонившись над Минако. – И я считаю, что вы сами начинаете понимать эту неизбежность.

– Я никогда...

– Видите ли, Минако-сан, с тех пор как Чика начала разматывать причины непонятной вражды между двумя кланами в "Тошин Куро Косай", меня тоже стало кое-что тревожить. Я понимал, что в обществе есть хорошие люди и плохие, но кто есть кто, определить не мог. Была ли, скажем. Достопочтенная Мать безумной? Она казалась таковой, пока не рассказала мне подробно о вашем сумасшествии. Разумеется, она могла тут многое и приврать, но не приврала. Чика потом сама подтвердила мне ее слова там, в храме Запретных грез, когда я покончил с Достопочтенной Матерью.

Реальность все время меняется, подобно химере. Я никак не мог постичь причину, из-за которой враждовали эти два клана, пока не наткнулся на правду, которая показала мне, что добро и зло утратили свое значение. Все вы, члены "Тошин Куро Косай", медленно, но верно становились безумными. По сути дела, уважаемая Минако, вы ничем не отличаетесь от Достопочтенной Матери. Время покажет, что между вами разницы нет, а ваша исповедь только подтверждает это.

Вы обе утратили способность отличать добро от зла, порядок от хаоса. Вы установили собственные законы, которые никак не сочетаются с интересами и желаниями других людей. В вас воплощена искалеченная жизнь, которую нужно лечить и лечить. А единственной наградой за избранный вами путь может быть только ваша ликвидация...

– Чика... – жалобно простонала Минако. Так стонут обычно старухи, чуя приближение смерти.

Чика покачала головой, лицо ее не выражало ничего, но Вулф почувствовал, что ее сердце разрывается от отчаяния.

– Ты осудила себя своими же словами, – сказала Чика. – Ты научилась лгать с самого начала, как тебя позвали. Вулф говорил, что ты сама избрала свой путь и теперь поживаешь плоды этого. Ты оттолкнула от себя всех, кто, может, и любил тебя, и осталась одинокой со своим хваленым даром "макура на хирума", с которым прожила всю жизнь. Теперь ты уже стала сумасшедшей, сцепившись с Достопочтенной Матерью в безумной схватке за верховенство. А что же ты стала бы делать, победив ее? Можешь мне сказать? Нет, не можешь. По-моему, целью всех манипуляций, террора и убийств было уничтожение друг друга, захват власти ради самой власти.

Она взглянула в глаза Минако, сверкающие, как у загнанного зверя, и сказала напоследок:

– Если я смогу как-то посочувствовать тебе, то это будет, видимо, только жалость. А пока же я не испытываю к тебе, мама, никаких чувств.

Минако негромко застонала и упала на тонкий матрас, где лежала Чика, которую вызвал Вулф, чтобы она все увидела своими глазами. Вулф повернул Чику – она сама не двигалась и застыла, словно каменная, лицо ее побледнело и даже приняло голубоватый оттенок.

– Она едва жива, – заметил Вулф. – Что-то угнетало ее много-много лет, а теперь это исчезло.

Всю свою жизнь Минако посвятила интригам и заговорам, призывая своих послушных воинов присоединиться к священной войне против Достопочтенной Матери. Л во имя чего? Ради призрачного будущего, которое, по ее глубокому убеждению, она создаст с той же легкостью, с какой архитектор строит здания?