Эрик Ластбадер - Черный клинок

– Вы хотите сказать, что внутри него идет война?

– Да, война, – кивнула она. – Но особая, потому что она ведется подпольно, за кулисами, и ее участники используют не обычное оружие, а свои исключительные способности.

– Какие же это способности?

– Вы чуть не стали последней по счету жертвой в этой войне.

Вулф глубоко вздохнул.

– Это, наверное, случилось в ту ночь, – промолвил он, – когда убили мою подругу Аманду и я погнался за убийцей?

– Вы не поняли, – возразила Чика. – Аманда была вашей подругой, а лучшую приманку, чтобы обеспечить ваше появление в нужном месте и в нужное время, вряд ли придумаешь.

В последовавшей после этого заявления тишине неестественно громким показался Вулфу бой старинных часов из позолоченной бронзы, стоявших на камине в гостиной. Часы пробили час ночи, и казалось, будто их звон висел в воздухе, не утихая, целую вечность.

– Что вы имеете в виду? – спросил он наконец.

– А то, что в ту ночь убить должны были вас. Аманда в этом деле играла роль приманки, не больше. Поразмыслите-ка над этим. Все шло по плану.

– Вы не правы, – возразил Вулф. – Я звонил ей тогда по телефону. Звонил, потому что мне приснился кошмарный сон про нее. Причем он казался таким реальным, таким... – Что-то в выражении лица Чики заставило его оставить эту тему. – Разговаривая с ней, я почуял, что тут что-то не то. По-моему, это была не она, – закончил он.

– Я уверена, что не она, – мягко произнесла Чика. – Это были люди из "Тошин Куро Косай".

– Меня предупреждали, что они постараются добраться до меня, так же как добрались до Моравиа, – сказал Вулф. – Но, наверное, я не поверил, что это произойдет, да еще таким образом.

– Люди "Тошин Куро Косай" жестоки. Это входит в их понятие об образе жизни.

– Так же, видимо, как и обман, – проговорил он, глядя на нее и тщетно пытаясь проникнуть в ее мысли. – Может быть, вообще все это сплошной обман.

– Может быть, – согласилась Чика, сидя абсолютно неподвижно, совершенная в своей неподвижности. – Слова тоже часто вводят в заблуждение, и вы знаете это не хуже меня. Я, однако, осмелюсь сказать следующее: сейчас общество Черного клинка больше всего опасается, что вы и я объединим свои силы. Вот почему они пошли на самые крайние меры, чтобы вызвать у вас недоверие ко мне.

– Если все, что вы сообщили мне, правда, то это значит, что я наверняка у них под колпаком.

– Именно так.

– Чушь! – воскликнул он. – С моим опытом – опытом полицейского – я бы заметил, что за мной следят.

– Ну почему же? Вы же не предполагали этого, – парировала Чика. Яркий свет от ламп, казалось, зажег пламя в ее глазах, и Вулф разглядел, какие же они у нее темные. – Не забывайте, эти люди не такие, как вы, совсем не такие.

– Ну да, конечно. И еще они хотели меня убить, – пробурчал Вулф. – Они что, помимо всего прочего, шизофреники?

– Отнюдь нет. Но я пока не знаю, что они замышляют.

Вулф начал ходить по комнате. От избытка адреналина в крови ему вдруг стало не по себе. Он ощутил дикое желание потрогать мойку, холодильник, печь, какие угодно материальные предметы, солидные и основательные, которые и останутся таковыми, даже если все то, что наговорила ему Чика, окажется правдой.

– А теперь, значит, я должен просто верить вам, так?

Она пожала плечами.

– В данный момент я могу лишь сказать, что если вы будете узнавать все про меня медленно и самостоятельно, то убедитесь в моей искренности.

– Возможно. Но боюсь, что как раз сейчас я не могу позволить себе доверять вам.

– Тогда мне придется заслужить ваше доверие.

– И как же вы предполагаете это сделать?

– Мне в голову приходит только один способ, – сказала Чика. – Я покажу вам, как был убит Лоуренс Моравиа, и объясню почему.

Оракул стоял – а может, сидел, лежал, горбился на четвереньках, или как еще о нем можно было бы сказать? – посреди небольшой лаборатории, расположенной в изолированном, усиленно охраняемом отделении исследовательского центра "Шиян когаку". Внешне он выглядел довольно невзрачно: гладкий матово-черный куб с выпуклой передней стенкой, в которую вделан молочно-белый экран с отходящим от него проводом, на конце которого – особая светопишущая ручка. По правде говоря, на первый взгляд Оракул походил скорее на какой-нибудь музыкальный инструмент, чем на материальное воплощение сложнейшего научного эксперимента.

Юджи с самого начала подозревал, что Хирото недооценивает всей серьезности того, что они создали. Он настаивал на том, чтобы они общались с Оракулом так же, как обычные ученые общаются с обычными компьютерами, пользуясь математическим языком единиц и нулей.

Встроенный Юджи Шияном в систему речевой модуль впечатления на Хирото не произвел, поскольку, по его словам, во всех предыдущих образцах такие модули оказывались настолько сложными в управлении для компьютерного "мозга", что замедляли его операции до неприемлемого уровня.

Юджи тем не менее предпочитал вести устные диалоги с Оракулом, а не пользоваться экраном новейшего типа, который Хирото вмонтировал в центр его передней панели.

К изумлению Хирото, чем чаще с Оракулом общались посредством речевого модуля, тем в меньшей степени это сказывалось на быстроте операций, а в конце концов метод устного диалога стал обеспечивать не меньшую эффективность, чем "прогон" данных через экран или через любой из боковых терминалов. И все же, оглядываясь назад, Юджи понимал, что они просто не могли заранее предвидеть, какие изменения произойдут в нейроволновом мозгу Оракула, насколько они будут значительны.

Оказавшись перед черным кубом, Юджи включил питание и обратился к нему:

– Оракул...

– Минуточку, – раздалось в ответ.

Юджи замолчал, ошеломленный.

– Да? – послышалось вновь.

– Что сейчас произошло?

– Мое сознание наполняли мысли, воспоминания и чувства Ханы-сан.

– Ты, должно быть, ошибся, – возразил Юджи. – У тебя нет никакого сознания.

– Я мыслю. Следовательно, я существую.

Юджи уставился на куб. Он не знал, смеяться ему или плакать. "Я, наверное, схожу с ума, – подумал он, – или сплю. В любом случае, этого не может быть". Он сделал глубокий вдох и сказал:

– Независимо от того, что сейчас произошло, я могу заверить тебя в одном – ты не мог загрузить мысли Ханы, ее чувства, само ее существо в свой блок памяти.

– Разве вы единственный, кто может судить о жизни? Разве мир живет по вашим предначертаниям? Марионетка движется благодаря тому, кто ею манипулирует. Но кто манипулирует кукловодом?

– Ты говоришь так, будто познал дзен-буддизм.

– Я познал дзен-буддизм. И многое, многое другое. Я стал тем, чем вы меня сделали, но даже вы не знаете, что это и чем это станет.