Эндрю Клейвен - Час зверя

Машинист в третий раз повторил объявление, все так же неразборчиво. «Я всегда аккуратно платила за проезд», — мысленно похвасталась Нэн.

Дверь скользнула в сторону. Пассажиры, оторвавшись от сидений, двинулись к выходу. Нэн задержалась на секунду, пока деловые костюмы не окружили ее со всех сторон, и смело шагнула вперед. Отважно вышла на платформу, и дальше, вперед, всего лишь одна из множества пассажиров, незримая в толпе.

И тут ее схватили стальные руки, с размаху впечатав в стену поезда. Один коп вцепился ей в горло, двое других заломили руки за спину. Заковали папочкину кнопочку в наручники. А вот и четвертый коп, размахивает тридцать восьмым калибром. Сунул мушку ей прямо в правую ноздрю.

— Попалась, психопатка чертова! Говори, где твоя пушка? Отвечай!

Нэнси замотала головой. Куртка. Господи, куртка распахнулась. Пятно мочи! Нэн закатила глаза, остались видны только белки. Пассажиры в испуге отшатнулись от нее, всюду черный круговорот лиц, утомительный переплеск голосов.

«По крайней мере, в одном я оказалась права, — подумала Нэн, когда у нее подкосились ноги. — Денек и в самом деле скверный».

Оливер осторожно пробирался по разгромленному дому. Ноги скользили на осколках стекла и мрамора. Взглядом Оливер пытался проникнуть в дальние уголки комнаты. Там стояла густая тьма. В тени мог притаиться кто угодно. Может быть, за ним уже следят. Перкинс прижал кулак к подбородку, готовясь отразить нападение.

— Зах? — еще раз негромко позвал он.

Осторожно добравшись до лестницы, он бросил взгляд вверх, в темноту, но увидел лишь серые очертания балясин перил на площадке второго этажа. Больше ничего не различить в сумраке. Оливер нащупал выключатель на стене, пощелкал — вверх-вниз, вверх-вниз…

Света нет… Все сломано, побито. Оливер вновь оглядел ступеньки, одну за другой, снизу вверх. Кровавые пятна на каждой из них. Красно-коричневые пятна на лестничном коврике. Растаявший шоколад, кошачье дерьмо… Нет — это кровь, Перкинс знад, что это кровь. Кто-то поднимался по лестнице или спускался по ней, истекая кровью…

Перкинс надолго остался стоять там, где был, внизу у подножия лестницы. В доме тихо. Снаружи, в тупичке, царит покой. Он слышал биение собственного сердца, ощущал тугой комок в горле. Как же ему не хотелось подниматься по лестнице. Вызвать бы полицейских. Он просто обязан позвонить в полицию. Если бы не Зах…

Ему виделся Зах, там, на полу в старой спальне, где они жили мальчиками. Брат лежит на спине, пытается поднять руку. «Помоги мне, Олли». Зах истекает кровью.

Не волнуйся, мамочка. Больше тебе не надо волноваться. Оливер зашагал вверх по лестнице, хватая ртом воздух, угрожающе приподняв кулаки. Затылком он старался опираться о стену, все время оглядываясь, чтобы никто не напал сзади.

Тени на верхней площадке расступились в стороны. Вот телефонный столик в углу. Коридор, ведущий в ванную. Холл с выходами и направо, и налево.

Поднявшись на площадку, Оливер повернул влево. Он довольно смутно различал свой путь в коридорчике. Вот дверь в спальню, оттуда выползает серый свет, словно забыли закрыть ставни на окнах. И вновь эта вонь. Оливер уже начал привыкать к ней, почти не ощущал запаха, пока здесь, за углом, на него не обрушилась новая мощная волна.

Точно на бойне. Оливер никогда не бывал на бойне, но именно это сравнение пришло ему в голову. Должно быть, всему виной кровавые пятна на лестнице. Теперь ему мерещится, будто кого-то зарезали. Рвали на куски, расплескивая кровь. В два шага Оливер пересек коридорчик, на всякий случай занес для удара кулак.

«Я уже здесь, Захи!» Боже, просто жуть берет. Как не хочется входить. Как страшно встретиться с тем, что ожидает его в этой комнате. Ох, как страшно.

Вот она, дверь, из-за которой пробивается слабый осенний свет. Их общая спальня, его и Заха. Когда мамочка умерла. Когда папа уехал в Калифорнию. «Мне с ними не справиться». Бабушка забрала ребят. Братья тихо лежали в темноте, каждый в своей кроватке. Призрачный шум города вдалеке, такой странный старушечий запах во всем доме. Тогда, в первую ночь, Оливер запихал угол простыни в рот, чтобы братишка не услышал его рыданий. Сам-то он слышал, как плачет Зах. Тоненькое и-и-и — малыш тоже уткнулся в подушку, заглушая всхлипывания.

«Не волнуйся, Захи. Я уже здесь». Кулаки наготове. Оливер входит в спальню. Вот уж где вонь — точно окунулся в стоячие воды болота. Окно не закрыто — то окно, что у левой стены. За ним виднеются краснолиственные тополя и распогодившееся синее небо. Свет проникал узкой полосой, комната казалась серой. В пепельном полумраке Оливер разглядел очертания человеческого тела. Темная неподвижная фигура лежала на кровати справа. На той кровати, где всегда спал Зах.

Перкинс инстинктивно пошарил рукой по стене, надавил на кнопку выключателя. Потом вспомнил, что в доме все сломано, однако свет тут же вспыхнул. Загорелась люстра над головой, и Оливер смог разглядеть то, что лежало на кровати.

Обеими руками зажал рот, подавляя хриплый вопль. Кровь, кровь!

Кровь повсюду. Простыни насквозь пропитались ею, они уже даже стали черно-багровыми. Сколько крови, Иисусе, сколько крови…

Тело, лежавшее на кровати, было женским, но Оливер еще не сумел осознать этого. Он не понимал, что это. Зеленые колготки на девушке были разодраны, ноги исцарапаны. Там, внизу, у ее ног, простыня еще оставалась белой, туда попали лишь отдельные брызги крови. «Что же это?» Он никак не мог понять. Руки девушки прижаты к бокам. Ободранные, исцарапанные руки. Веревки впились в запястья, маленькие кисти сжались в кулачки. На нежной белой коже — гроздья ожогов. Юбка тоже пропитана кровью. Перкинс уставился на нее, бессмысленно качая головой. Сколько крови, Иисусе… Юбка задрана до самого пояса. Колготки вверху разорваны напрочь, пах раскрыт, волосы почернели от крови. Перкинс приоткрыл рот. Он глядел, прикрывая глаза растопыренными пальцами. Блузка пропитана черной кровью, разодрана пополам, и груди полуоторваны, точно на нее напал хищный зверь, и кровь, кровь повсюду, все пропитано кровью: простынка, окутывающая изувеченное тело, и там, выше, у шеи, сломанной шеи, порванной шеи, завершающейся тупым пеньком там, где голова…

Иисусе, Иисусе, Иисусе… Головы нет! Несчастного поэта на мгновение сковал ужас. Он просто не мог уразуметь то, что представилось его взору. Медленно, постепенно сознание наконец вернулось к нему, вобрало в себя все: безголовое тело, распростертое на кровати, и пьянящий запах крови. К горлу подступила тошнота. Оливер попятился к двери. Выбрался в темный холл. Скорее в ванную. Судорожно зажал рот рукой. Желудок тяжко всколыхнулся.