Мишель Ловрик - Венецианский эликсир

Я начала разговаривать с ними, крепко закрыв глаза. Я использовала мастерство актрисы, чтобы изображать их ответы. Даже Зани играл определенную роль в этих забавах. Когда я засыпала, то иногда сворачивалась клубком, как будто снова была в «Фезерз», а если мне снились сны, то они были о Лондоне. Либо кошмары о Лондоне, приправленные венецианскими воспоминаниями.

Мне хотелось джина, но его не было. Я была удивлена, какое облегчение мне принесли мои размышления и фантазии. Без джина было сложно уснуть, меня мучили кошмары.

Однажды мне приснился сон, который был связан с одной историей, услышанной мной на Бенксайде. Зани вбежал в «Фезерз», сообщив новость, что пекарь избавился от назойливой помощницы, толкнув ее в печь, когда та была разогрета до предела. Во сне Лондон исчез, и я снова очутилась среди огромных печей в кухне монастыря Святого Захарии. Меня окружили безликие монахини и, не слушая моих криков, принялись сдирать с меня одежду. Когда я была полностью обнажена, они облили меня оливковым маслом и завернули голову в муслин, словно какой-то пудинг. Дрожа, я почувствовала, как они хватают меня за руки и ноги и поднимают. Я ощутила приближение жара. Я услышала, как со скрежетом распахнулись дверцы печи. Я закричала, а они принялись запихивать меня в печь. Пламя пожирало меня, пока не осталась лишь обугленная зола. Муслин тоже сгорел, разделив мою незавидную участь.

Это был сон без звуков. В оглушающей тишине я видела и чувствовала, как плоть отваливается от костей. Я проснулась, задыхаясь и плача. В окошко камеры проникали первые лучи утреннего солнца. Реальность мало отличалась от кошмара. Мне казалось, что это будет мой последний рассвет. В монастыре меня ожидала такая же судьба, как и во сне. Когда они отдадут меня монахиням, ничто не сможет уберечь меня от их мести.

Этот сон всколыхнул во мне всю боль, все обиды, которые я пережила. Я плакала, вспоминая, как родители бросили меня, как отец моего убитого ребенка… нет… как отец Певенш унижал меня. Все эти воспоминания начали мучить меня с новой силой. Вспомнились и другие горести, о которых, как я считала, я давно забыла. В один из дней десять лет назад Маззиолини пришел ко мне с деревянной гравюрой работы Андреа Брустолона, [21] Андреа Брустолон — итальянский мастер, работавший в жанре деревянной скульптуры, имевшей давние традиции в Венето. изображавшей трех закованных в кандалы невольников, поддерживающих мраморную столешницу. Их остекленевшие глаза казались мне странно знакомыми. Я вспомнила, что видела эту гравюру в одной из приемных во дворце родителей, она была высотой в человеческий рост.

— Я так понимаю, мои родители мертвы? — спросила я бесцветным голосом. — А это мое наследство.

Я не спросила, как они умерли. В то время было много разговоров об эпидемии тифа, свирепствовавшей в Венеции.

Маззиолини прошептал:

— Мертвая женщина не может ничего унаследовать. Даже труп из богатого рода не сможет пользоваться семейным состоянием.

Я поняла, насколько безродный Маззиолини ненавидел меня. Это было единственное чувство, которое я вызывала в компаньоне, сопровождавшем меня повсюду последние полтора десятка лет. Я смутно представляла, с какими трудностями ему пришлось столкнуться, чтобы выкрасть эту гравюру.

Я поняла, что даже Маззиолини страдал. Его тоже отправили в ссылку из любимой Венеции, чтобы служить презренным охранником женщине, которую он презирал.

Грустные воспоминания привели к мыслям о моем нынешнем положении. Мне было интересно, когда они придут, чтобы отнять у меня жизнь. Я начала надеяться, что они не заставят себя долго ждать, ибо ожидание смерти воистину страшнее самой смерти.

Наконец, я подумала о Валентине Грейтрейксе и о том, как не смогла завоевать его любовь. Вместо этого он получил непродолжительную, но приятную интрижку с иностранной актрисой. Говорят, что французская королева любит изображать обычную пастушку, веселясь у себя в Малом Трианоне. [22] Малый Трианон — небольшой дворец, расположенный на землях Версальского дворца во Франции. Он был спроектирован Анж-Жаком Габриэлем по приказу Людовика XV для его фаворитки маркизы де Помпадур и построен в 1762–1768 годах. Так и английский джентльмен Валентин повеселился немного, мало задумываясь о моем благородном происхождении. Мне казалось, что я видела в его глазах любовь. Возможно, так и было и я напрасно столь многое скрывала от него. Почувствовал ли он мою нечестность? Возможно, он не мог поверить в мою любовь, ощущая подвох.

Жаль, что я не призналась ему во всем, когда был случай. Я бы взяла его за руку и понадеялась на его снисходительность. Все те радостные недели в Лондоне, когда мы могли жить в полном согласии, я скрывала от него правду. И зачем? Потому что, рассказав правду о моем происхождении, мне пришлось бы рассказать ему о менее приятных фактах. Я не доверяла ему настолько, чтобы поведать обо всем.

Завоевала бы я его сердце этой правдой? Ответил бы он мне тем же? Могла ли я тогда принять его таким, каким он был?

Я не знала. И теперь мне уже не суждено было узнать.

Потом произошло нечто странное. Но опасность пришла не от двери, а от забранного решеткой окошка.

На исходе четвертой ночи четыре мощных руки схватились за решетку. Спустя несколько секунд я увидела два широких и глупых лица. Они глядели на меня с явным удовольствием. По всей видимости, им повезло, что они смогли найти нужную камеру.

— Мимосина Жентилькуоре? — промычал один из них с тяжелым материковым акцентом. В воздухе крепко запахло чесноком и копченой грудинкой.

Услышав это, хоть и не совсем правильное, имя, я подумала, что, возможно, они пришли от Валентина и хотят забрать меня с собой. Я вскочила на ноги, схватив шаль.

Я словно заново родилась. Они пояснили, с трудом ворочая языками, что пришли от английского лорда, но не могут освободить меня тотчас же. Они указали пальцами на решетку, как будто я не подозревала о ее существовании.

Успокоившись, я спросила:

— Так зачем же вы пришли?

На мгновение мой вопрос обескуражил их, и они тупо уставились друг на друга. Потом один достал из кармана бутылку. Аккуратно поставив ее на подоконник, он тут же отвалился от решетки, потянув за собой товарища. Я поморщилась, почувствовав, как стены задрожали от их падения. Услышала, как они тяжело побежали прочь и перелезли через соседнюю стену.

Далее послышался громкий шепот. Мне показалось, что я узнала голос Валентина, но я могла ошибаться.

Один из идиотов вернулся через несколько минут. Его лицо снова показалось в окошке.

— Мы забыли сказать. Используйте содержимое бутылки, намазывая понемногу на эту решетку, каждый день. Всего лишь на эти два прута. Этого достаточно, чтобы вы смогли выйти. Не пейте это.