Грег Лумис - Секрет Пегаса

Впереди справа в буром облаке смога плавал купол собора Святого Петра, пятно отстраненной безмятежности, вознесенное над уличным хаосом раннего утра. Поворот направо — и реку сменили дома в три и четыре этажа с щербатой штукатуркой, будто излучавшей розовый свет под лучами восходящего солнца. По церкви в романском стиле он узнал пьяцца Санта-Мария-ди-Трастевере. Маленькая площадь была битком забита бабушками, толкавшими перед собой коляски с детьми, и мужчинами, разгружавшими грузовики. Район, казалось, потягивался и зевал с похмелья, приходя в себя после вчерашнего. Нынче вечером темнота вновь загонит стариков и детей в дома, а их места займут джазисты, мимы и юные свингеры. Ночью пьяцца превращалась в Бурбон-стрит [33] Бурбон-стрит — главная улица Французского квартала в Новом Орлеане, штат Луизиана, центр ночной жизни города. , Рив Гош или другое вызывающе веселое место какого-либо иного города.

Такси свернуло в переулок, заняв чуть ли не всю его ширину, и как-то неуверенно остановилось. Маленькую площадь, вымощенную камнями, о которых невозможно было сказать, уложены они вчера или несколько веков назад, тесно окружали обветшавшие дома. Сюда еще не пробивалось ни лучика утреннего солнца, и появлялось жутковатое ощущение, что тени здесь упрямо сопротивляются наступлению нового дня.

Лэнг вышел из машины, расплатился с водителем, дав ему намного больше обещанного, и пересек площадь, раздумывая на ходу, не поискать ли чего-нибудь получше. Памятная траттория была еще закрыта, зато рядом, у входа в pensione висело объявление, извещавшее о наличии свободных мест. Он дважды стукнул в тяжелую дверь массивным молотком. Изнутри послышался звук отпираемого замка, затем второго, третьего, наконец дверь со скрипом распахнулась на железных петлях.

Лэнг совершенно забыл о замках.

То ли город был напуган постоянными ограблениями, то ли его обитатели питали особое пристрастие к замкам. Чтобы попасть в свой отель ночью, как правило, приходилось открывать два, а то и три замка, потом еще пару, чтобы попасть на свой этаж, и еще два или три, чтобы проникнуть в номер. Постояльцу какой-нибудь маленькой гостиницы, где не держали ночного портье, приходилось таскать с собою больше ключей, чем, пожалуй, тюремному надзирателю.

— Si?

Перед Лэнгом стоял старик. Он казался настолько хрупким, что было удивительно, как ему удалось открыть громадную дверь.

— Una camera, — сказал Рейлли.

Да, ему требовался номер.

Старик изучающее посмотрел на Лэнга. Тот хорошо знал этот взгляд. Содержатель гостиницы прикидывал, сколько можно запросить за комнату. Отступив в сторону, он жестом пригласил потенциального постояльца внутрь.

— Una camera. Si.

Лэнг старался по возможности скрыть свой американский акцент.

— Con bagno? — С ванной?

Старикан, судя по всему, решил, что финансовые возможности этого гостя повыше, чем у большинства его обычных клиентов — студентов и путешествующей бедноты. Он помотал головой, дескать, в номере нет ванной, но тут же, опять жестом, предложил Лэнгу пройти с ним.

Рейлли проследовал за стариком по неосвещенной лестнице, потом через холл к открытой двери. Обстановка внутри оказалась как раз такой, какую Лэнг ожидал увидеть в пансионе: двуспальная кровать с подушками и бельем, сложенными в изножье. У стены комод со следами многочисленных сигаретных ожогов на фанеровке, имитирующей дорогое дерево. Над ним зеркало в пластиковой раме. Вычурный платяной шкаф, тоже с зеркалом, сочетался с комодом разве что по возрасту.

Лэнг подошел к единственному окну и был приятно удивлен, увидев, что оно выходит во двор, в один из тех поразительных римских уголков, где можно укрыться от шумных и неприветливых улиц. Как и большинство таких мест, дворик был превращен в скромный по размерам, но плодородный огород — это тоже одна из своеобразных особенностей итальянцев. Хотя стоял только апрель, на высоких пышных кустах висели крупные алые помидоры. Виднелось несколько баклажанов, успевших потемнеть. Лэнг рассмотрел также базилик и орегано, без которых нельзя представить себе ни одного итальянского сада, и еще какую-то не известную ему зелень.

Старик между тем тараторил с такой скоростью, что Лэнгу было бы трудно его понять, даже если бы он свободно владел итальянским. Рейлли решил, что старик расхваливает комнату.

— Non parlo Italiano. — Эти слова Лэнг произнес таким грустным тоном, как будто признавался в одной из самых главных ошибок, совершенных им в жизни. — Sprechen Sie Deutsch? [34] Я не говорю по-итальянски (ит.). Вы говорите по-немецки? (нем.)

Выдавая себя за немца, Рейлли сразу получал прекрасную возможность объяснить свое плохое знание итальянского языка. Зато по-немецки Лэнг говорил почти как настоящий немец — не зря же он провел несколько лет в Бонне, Франкфурте и Мюнхене.

У него были и другие причины для того, чтобы выдать себя за немца.

Старик встряхнул головой и снова присмотрелся к гостю. Лэнг подумал, что он вполне мог помнить времена оси Берлин — Рим, Гитлера и Муссолини. Итальянцы вовсе не считали неприличным поминать добрым словом дуче, строившего хорошие дороги, единственного, кто сумел заставить поезда ходить по расписанию, а в бедствиях, постигших страну, обвиняли Гитлера. День свержения фашистского режима сделали ежегодным праздником и назвали Днем освобождения. Общенациональная точка зрения сводилась к тому, что итальянский народ не имел ко Второй мировой войне никакого отношения. Престарелый содержатель гостиницы либо действительно не знал языка бывших угнетателей своей страны, либо не хотел в этом сознаваться.

Ни поистине оруэлловская ревизия истории, ни совместное пребывание в Общем рынке, созданном впоследствии, не смогли подавить в итальянцах того благоговения, с каким они исстари относились к немцам. Поезда у тевтонов ходили с секундной точностью, их автомобили отличались надежностью, экономика и правительство — стабильностью. Немцы — это вам не итальянцы!

Еще важнее было то, что немцы никогда не торговались, а у итальянцев ни одна сделка без этого не обходилась. Содержатель гостиницы, направившийся в коридор, чтобы показать главное достоинство предлагаемого номера — находившуюся рядом с ним общую ванную, — не смог скрыть своего разочарования.

Лэнг жестом показал, что не будет осматривать ванную. Он видел достаточно итальянских bagno и сразу понял, что ему придется там мыться, стоя под душем, поскольку ванну необходимо будет неделю отдраивать, прежде чем сесть в нее.

Лэнг удовлетворенно кивнул. Его устраивал этот номер.

— Quotidano? — Платить нужно каждый день?

— Si.

Хозяин гостиницы назвал сумму и вновь оказался разочарован тем, что Лэнг никак не отреагировал. Значит, можно было запросить и побольше. Потом он протянул руку за паспортом. Как и в большинстве европейских стран, в Италии существовал закон, требующий регистрировать всех постояльцев по их документам. Затем информация вводилась в компьютерную базу данных местной полиции: вдруг гость находится в розыске, подозревается в связях с террористами или, скажем, супруги «живут во грехе» — в браке, не зарегистрированном церковью.