Крис Муни - В память о Саре

— Я не вижу тебя, — раздался где-то над его головой голос Сары. Голос, все еще исполненный терпения, но в нем уже звучали панические нотки.

— Я прямо под тобой, — откликнулся Майк. — Оставайся на месте. Я поднимаюсь.

Он принялся карабкаться вверх по склону, хватаясь за кусты, чтобы не упасть. Он продвигался медленно, резиновые подошвы скользили, не давая возможности упереться.

— Папочка? — Сара уже готова была расплакаться.

— Не бойся, хорошая моя. Говори со мной. Я уже почти нa месте.

Майк продолжал карабкаться наверх. По его лицу ручьями стекал пот.

— Ты где? — снова окликнула его Сара.

Залаял Фанг.

Звуки по-прежнему раздавались где-то впереди и выше, но явно стали громче и ближе.

— Слушай мой голос, Сара. А другие звуки, треск ветвей и сучьев, — это Фанг, он тоже бежит к тебе. Мы оба очень по тебе скучали.

— Папочка, где ты?

— Милая, я прямо…

Голос был неправильный. Это был голос Сары, никаких сомнений, но это был ее прежний голос, голос шестилетней девочки. А ведь теперь Саре исполнилось уже одиннадцать. И голос ее должен звучать совсем по-другому. И нем не должно быть этих пронзительных высоких ноток. Он, пожалуй, должен стать глубже.

— Сара, — закричал он со склона, — скажи мне, как зовут твою собаку!

Молчание.

— Назови мне свой любимый цвет!

Залаял Фанг.

Наконец крутой подъем закончился, и Майк остановился. Отсюда он видел главную дорогу и кусочек пруда Салмон-Брук. Фанг, уткнувшись носом в землю, бегал вокруг огромного старого клена.

— Папочка, где ты?

Майк обернулся. На обломке сгнившего ствола стоял переносной магнитофон, из тех, что называются «бум-бокс». Динамики его были повернуты в сторону дома.

— Папочка? — донесся оттуда плач Сары.

Но Майк больше не смотрел на магнитофон. Его взгляд устремился к тому, что приковало к себе внимание и Фанга, — телу Фрэнсиса Джоуны, висевшему на ветке клена.

Фрэнсиса Джоуну похоронили в пятницу, первый день весны.

Завещание бывшего священника предусматривало проведение закрытой поминальной службы — и никаких репортеров. Все мероприятие было вверено попечению отца Джека Коннелли. Сей уважаемый и любимый многими служитель церкви пользовался большим авторитетом в общине. Он сумел убедить полицию, большинство и которой составляли именно католики, что отныне Господь сам будет судить Джоуну, а они должны уважить последнюю волю усопшего.

Впрочем, чего отец Джек предотвратить не смог, так это утечки информации. Кто-то шепнул словечко репортерам, и они разбили лагерь прямо перед церковью.

Передние двери храма Святого Стефана распахнулись, и четверо молодых людей из похоронного бюро МакГилла-Флэттери вышли на ступени, неся на руках гроб. Они явно нe ожидали увидеть такое количество любопытных. Засверкали вспышки, защелкали затворы фотоаппаратов. Вступил в дело наряд полиции, расчищая дорогу для катафалка.

Майк устроился на пассажирском сиденье патрульного автомобиля Тугодума Эда, припаркованного на другой стороне улицы. Через очки он внимательно вглядывался в толпу, насчитывающую сотню с чем-то человек.

— На кладбище будет то же самое, — проворчал Тугодум Эд. — Или еще хуже.

Майк не ответил. Он просто сидел и смотрел в окно, чувствуя, как медленно тает тонкая, отделяющая его от остального мира стена.

Тугодум Эд завел мотор патрульной машины и отъехал от тротуара.

— Мы имеем право не пустить репортеров на кладбище, но не можем запретить им выставить камеры над оградой. А на Эвергрин они прямо-таки встали табором. Представляешь, они залезли на крыши фургонов, чтобы лучше видеть процедуру похорон. Ты говорил, что не хочешь, чтобы твоя физиономия мелькала на экранах телевизоров. Но если ты пойдешь туда, то увидишь себя в ближайшем выпуске новостей на всех каналах.

Движение в деловой части города было слабым. Выехав на Паркер-стрит, они поднялись на крутой холм. Проезжая по Эвергрин, длинной улице, застроенной типовыми домами для тех, кто навсегда потерял надежду обрести работу и собственную крышу над головой, Майк увидел, что на ступеньках нескольких домов столпились жители с опухшими от сна и беспробудного пьянства лицами. Дрожащими руками они прикуривали сигареты и пили кофе, наблюдая, как репортеры прихорашиваются, прежде чем предстать перед объективами телекамер. Вдоль тротуара вереницей выстроились фургоны, нацелив в небо тарелки спутниковых антенн.

— Если ты идешь туда, чтобы повидаться с отцом Джеком, — сказал Тугодум Эд, — я могу развернуться и отвезти тебя к нему домой. Если хочешь, могу подождать здесь, с тобой, пока он не выйдет с кладбища.

Тугодум Эд предлагал достойный выход из положения. Ему и впрямь не было никакого смысла светиться в этом деле — во всяком случае, разумную и уважительную причину Майк назвать не мог, хотя и пытался. Его спрашивали об этом и Тугодум Эд, и Билл, но Майк лишь разводил руками, будучи не в силах объяснить ни им, ни себе желание непременно присутствовать на похоронах. Но что-го внутри толкало его на этот шаг, какое-то необъяснимое стремление оказаться на кладбище в тот момент, когда Джоуну будут опускать в могилу. Быть может, эта внезапная тяга имела какое-то отношение к прежним снам о Саре и к новым тоже — тем, в которых Джоуна уже лежал на холодном стальном столе в прозекторской, а его последние слова так и замерли у него на языке. Майк буквально слышал их. Боже, они были здесь, совсем рядом, их оставалось только взять и понять! Но никому не было до этого дела. Джоуне начали зашивать рот, и Майк кричал, что этого нельзя делать, но его никто не слушал.

Майка не покидало ощущение, что эти сны были сигналом, что он должен продолжать борьбу. Хотя не исключено, им руководило стремление наказать себя. В конце концов, именно он привел в действие жернова судьбы.

Тугодум Эд посмотрел налево, на Хэнкок. У входа стояли два патрульных автомобиля. Он опустил стекло, помахал рукой, и патрульный открыл ворота. Они въехали на кладбище, и, когда Тугодум Эд прижался к обочине, прямо впереди, на вершине холма, Майк увидел клочок земли, на котором должны были вот-вот похоронить Джоуну. Он вдруг испытал приступ страха, который, словно раскаленная игла, пронзил его защитную оболочку.

— Я знаю, что ты близок с отцом Джеком. Был близок, во всяком случае, — начал Тугодум Эд. — Поэтому я не думаю, что он станет возражать против твоего присутствия здесь. Но если он попросит тебя уйти, мы должны будем уважить его просьбу.

Майк кивнул и вылез из машины. Солнце ласково светило ему в лицо, пока он поднимался по склону с сырой травой, направляясь к тому, что издалека казалось сараем для инструментов. Рядом росла кучка деревьев, которые по каким-то причинам еще не спилили.