Крейг Расселл - Вечная месть

— Кстати, о теле… Где оно? — Фабель с трудом отвел взгляд от скальпа. После стольких лет работы в Комиссии по расследованию убийств, после стольких трупов, он до сих пор частенько ловил себя на том, что испытывает шок и недоумение от того, что люди способны сотворить с себе подобными.

Грубер кивнул:

— Сюда… Как вы догадываетесь, это будет не самое приятное зрелище…

Едва они ступили на порог ванной, как Фабель понял: Грубер не преувеличивал, когда сказал о трудностях, с какими столкнулись криминалисты. Здесь не было абсолютно ничего, кроме лежащего возле ванны свертка, имевшего форму человеческого тела. Только это могло бы навести на мысль, что они находятся на месте преступления. Здесь пахло хлоркой и чуть-чуть улавливался аромат лимона. Все поверхности блестели.

— Может, Кристина Драйер и подозреваемая, — мрачно заметил Вернер, — но я, пожалуй, поинтересуюсь, сколько она берет за час… Может, допросим ее у меня дома?

— Забавно, что ты это сказал, — сказала Мария без малейшего намека на то, что уловила юмор Вернера. — Она действительно профессиональная уборщица. Работает сама, как частный предприниматель, и ее припаркованная у дома машина набита всякой всячиной для уборки помещений. Отсюда и тщательность, с какой она тут все прибрала.

— Ладно, давайте-ка взглянем, что тут у нас, — предложил Фабель.

Было похоже на то, что криминалисты добавили «мумии» еще один оберточный слой. Убийца уже завернул тело в душевую занавеску и обмотал клейкой лентой. А криминалисты прилепили пронумерованные полоски на каждый квадратный сантиметр наружной поверхности занавески и клейкой ленты. Тело сфотографировали со всех ракурсов, и оно было готово к перевозке в лабораторию Бутенфельда. Там липкие полоски аккуратно снимут, перенесут на плексиглас, и таким образом все имеющиеся на ней улики останутся в целости и сохранности для дальнейшего анализа. Если обнаружится, что под занавеской на теле есть одежда, то с ней проделают то же самое, чтобы собрать новые улики.

Фабель посмотрел на сверток.

— Откройте лицо. Я хочу убедиться, что это именно Хаузер.

Грубер раскрыл занавеску. Голову и плечи под ней скрывал черный пластиковый мешок. Фабель нетерпеливо кивнул Груберу, и тот осторожно разрезал пластик, открывая лицо и голову покойника. Ганс Йохим Хаузер уставился на них остекленевшими глазами из-под нахмуренных бровей. Фабель ожидал, что его опять замутит, но почему-то ничего не ощутил. Перед ним была вещь. Скульптура. Обезображенная голова, обнаженная кость черепа мертвеца и восковое обескровленное лицо мешали воспринимать Хаузера как некогда живого человека.

Фабель также полагал, что увидит более или менее знакомое лицо: Ганс Йохим Хаузер когда-то весьма активно участвовал в радикальном движении. Его фотографировали вместе с лидерами левацких группировок разных лет: Даниэлем Кон-Бендитом, Петрой Келли, Йошкой Фишером, Бертольдом Мюллер-Фойтом, — но, несмотря на все усилия, он постоянно оставался где-то в стороне от внимания прессы. Фабель подумал, что людям свойственно попадать в ловушку времени и некоторым так и не удается вырваться из нее и двигаться вперед. В воспоминаниях Фабеля Хаузер был худеньким, похожим на девушку юношей с длинными густыми волосами. Он поносил в 1980-х сенат Гамбурга. Но ничто в этом сером, восковом и слегка опухшем мертвом лице не напоминало того молодого Ганса Йохима Хаузера. Фабель даже попытался представить его с волосами. Не помогло.

— Класс! — изрек Вернер так, словно проглотил какую-то дрянь. — Просто класс! Уборщица, снимающая скальпы. Сомневаюсь, что она случайно окажется индианкой.

— Скальпирование — древняя европейская традиция, — сообщил Фабель. — Мы этим занимались за тысячу лет до американских аборигенов. Скорее всего они это переняли у европейских поселенцев.

Грубер стянул душевую занавеску чуть ниже, обнажая шею Хаузера.

— Посмотрите-ка на это…

Горло пересекал широкий разрез. Края ровные и чистые, почти как хирургический надрез, и Фабель видел мраморно-серый слой плоти под кожей. Крови не было. Кристина Драйер вымыла тело, и Фабель сейчас лицезрел обмытый труп, вызывающий ассоциацию с моргом.

Фабель повернулся к Вернеру с Марией, собираясь что-то сказать, но тут заметил, что Мария пристально смотрит на изуродованные голову и шею Хаузера. И смотрит не с ужасом, не с обычной для нее холодной заинтересованностью, а совершенно пустым, лишенным всякого выражения взглядом, словно при виде того, что осталось от Ганса Йохима Хаузера, впала в транс.

— Мария! — окликнул ее Фабель.

— Оно было очень острое… — чуть вздрогнув, вяло пробормотала она. — Лезвие, я имею в виду. Чтобы получился такой чистый разрез, клинок должен быть очень острым.

— Конечно, — согласился Грубер, по-прежнему сидевший на корточках возле тела. Фабель мысленно отметил, что хотя Грубер и дал сугубо профессиональный ответ, в его брошенном при этом на Марию взгляде было что-то глубоко личное. — Это мог быть скальпель или опасная бритва.

Фабель выпрямился. Он подумал о задержанной женщине. Ее лицо почти стерлось из его памяти, ведь прошло уже больше десяти лет после их первой встречи.

— Уж больно все методично, — сказал он наконец. — Ты уверен, что подозреваемую, Кристину Драйер, действительно застали тут за уборкой? — уточнил он у Вернера. — Мы точно знаем, что это все именно она проделала?

— Никаких сомнений, — ответил Вернер. — Вообще-то патрульным пришлось ее удерживать. Она никак не хотела прекращать уборку, даже после их прибытия.

Фабель еще разок пристально осмотрел помещение. Практически полная стерильность, как в операционной.

— Ерунда какая-то, — буркнул он наконец.

— Почему? — спросила Мария.

— Зачем было его уродовать? Снимать скальп, так резать горло… Все это сделано с каким-то смыслом… если он тут вообще есть.

— Как правило, есть. — Грубер, уже выпрямившийся во весь свой немалый рост, встал рядом с тремя детективами. Все они, стоя полукругом, смотрели вниз, на куклу из плоти и костей, некогда бывшую человеком. И когда говорили, то казалось, они обращаются к телу: молчаливому модератору, при посредстве которого они могли лучше передавать свои мысли. — Основная идея скальпирования в том, что ты забираешь себе скальп. Я не понимаю, почему эта ваша убийца оскальпировала жертву, а затем положила скальп в пакетик, собираясь выбросить.

— О том и речь, — кивнул Фабель. — Тут все указывает на какое-то послание. Эдакий извращенный символизм. Но почти всегда так убивают для того, чтобы сообщить что-то живым. Жертва, как правило, уже мертва, когда ее тело увечат.

Мария кивнула.

— Но тогда зачем все портить? Зачем надо было проделывать все это, а потом тратить силы на то, чтобы вычистить место преступления и спрятать тело? И просто выбрасывать трофей?