Крейг Расселл - Вечная месть

Теперь он сидел в темноте и тишине, усилием воли подавляя эмоции, волнами накатывавшие на него. Необходимо сохранять спокойствие. Отстраниться от всего постороннего. Быть собранным. У японцев есть особое слово для определения этого состояния: дзаншин. Ему необходимо достичь дзаншин: оставаться целеустремленным, но спокойным, сохранять бесстрашие перед лицом опасности или вызова, что позволит телу и разуму действовать с предельной точностью и эффективностью. Но при этом он не стремился отринуть мысль о выполнении грандиозной миссии. Не только вся его жизнь была подготовкой к этому моменту: не одна жизнь была посвящена тому, чтобы привести его именно в это место именно в это время.

Он осторожно положил бархатную скатку на пассажирское сиденье. Прежде чем расстегнуть застежку и размотать скатку, посмотрел в оба конца улицы. Клинок сверкал в свете уличных фонарей, острый, блестящий и прекрасный. Он представил, как острый край режет плоть, отделяет от костей. Этим инструментом он заставит замолчать их лживые голоса. Он использует этот клинок, чтобы воцарилась безупречная тишина.

Внезапно он заметил какое-то движение.

Мгновенно набросил темно-синий бархат на прекрасный клинок. Положив руки на руль, он уставился вперед, на проезжающий мимо велосипед. Он проследил, как велосипедист на ходу перебрасывает ногу через раму, чтобы слезть, затем вытаскивает замок с цепью из корзинки и заводит велосипед в проход рядом с домом.

Он тихо рассмеялся, наблюдая за этим ритуалом безопасности. «Совершенно излишняя предосторожность, — подумал он. — Оставь велик так, чтоб его кто-нибудь угнал. Все равно в этой жизни он тебе уже не понадобится».

Велосипедист снова появился из прохода, достал из кармана ключи и вошел в квартиру.

В темноте автомобильного салона он натянул на руки пару хирургических латексных перчаток. Достал с заднего сиденья мешочек с туалетными принадлежностями и положил рядом с бархатным свертком.

Вот она, точка конвергенции.

Он ощутил, как на него снисходит великое спокойствие. Дзаншин. Сейчас справедливость будет восстановлена. Сейчас начнутся убийства.

08.57. Шанценфиртель, Гамбург

Она некоторое время постояла, глядя на небо, прищурившись от солнца, весело заливавшего утренними лучами Шанценфиртель. Это был ее первый заказ на день. Она посмотрела на часы и слегка улыбнулась, довольная. Почти девять. На три минуты раньше оговоренного времени.

Больше всего на свете Кристина Драйер гордилась тем, что никогда не опаздывает. Как гордилась и многим другим, по правде говоря. Кристина была одержима точностью. Это было частью воссозданной ею новой личности, определяющим моментом этой самой личности. Кристина Драйер была человеком, познавшим хаос. И познавшим оный таким способом, который многие и представить себе не могли. Хаос поглотил ее. Лишил достоинства, молодости, но самое страшное — полностью лишил ощущения, что она сама распоряжается своей жизнью.

Но теперь Кристина все взяла под контроль. И если прошлая жизнь представляла собой кавардак, выходивший за пределы ее понимания, не говоря уж о каком-то контроле, то теперь она четко планировала каждый день. Все в ее жизни было просто, чисто и аккуратно: одежда, включая рабочую, крошечная простенькая квартирка, «фольксваген-гольф» с надписью «Драйер. Уборка помещений» на дверцах.

Безупречная точность Кристины очень помогала ей в работе. Она великолепно справлялась со своим делом, и у нее имелся список клиентов по всему Эймсбюттелю. Это означало, что вся ее рабочая неделя была занята и каждый клиент доверял ей благодаря ее честности и скрупулезности. Но больше всего им нравилась ее абсолютная надежность.

Кристина проводила уборку чрезвычайно тщательно. Она убирала квартиры, она убирала виллы. Убирала в больших домах и в маленьких, у молодых людей и у старых, у немцев и у иностранцев. И каждое задание она выполняла с одинаковой методичностью, не забывая ни малейшей детали, не пропуская ни одного уголка.

Кристине было тридцать шесть лет, но выглядела она значительно старше. Невысокая худенькая женщина. Когда-то, более двенадцати лет — и целую жизнь — назад у нее было изящное утонченное личико. А сейчас кожа казалась натянутой на треугольный остов лица. Высокие острые скулы агрессивно торчали, кожа на них стала красноватой и грубой. Носик был небольшой, но над переносицей виднелись следы старого перелома.

Еще три минуты. Улыбка Кристины растаяла. Прийти раньше — это почти так же скверно, как опоздать. Не то чтобы клиент стал ругаться: герр Хаузер уже ушел на работу. Но Кристина фанатично придерживалась установленного распорядка: никакие случайности не должны вторгаться в ее жизнь, чтобы затем расползтись, как раковые клетки, и снова обратить ее жизнь в опасный хаос. Как это случилось прежде.

Она повернула ключ и открыла дверь, толкнув спиной, затем втащила в коридор пылесос.

Кристина считала, что она как бы родилась заново. Детей у нее не было — как не было и мужчины, чтобы зачать этих детей, — но она создала себя заново. Подарила себе новую жизнь, отбросив все, что было прежде.

«Не позволяй случившемуся с тобой влиять на то, кто ты есть и кем станешь», — сказал ей кто-то, когда она переживала не самые лучшие времена. И это стало поворотным пунктом. Изменилось все. Все как-то связанное с прошлой жизнью было отброшено. Забыто и погребено.

Но сейчас, когда Кристина Драйер стояла в коридоре квартиры, которую регулярно убирала каждую пятницу, прошлое вдруг нахлынуло с новой силой, у нее перехватило дыхание.

Этот запах… Висящий в воздухе густой, вызывающий тошноту тяжелый запах крови. Кристина распознала его мгновенно, и ее затрясло.

Здесь была смерть.

09.00. Эппендорф, Гамбург

Тревога была спрятана глубоко. Сторонний наблюдатель не увидел бы в поведении женщины ничего, кроме уверенности и полной самодостаточности. Но доктор Минкс не был сторонним наблюдателем.

Его первой пациенткой с утра была Мария Клее, элегантная молодая женщина лет тридцати пяти, очень привлекательная блондинка с высоким светлым лбом и чуть вытянутым лицом. И только немного длинноватый и узковатый нос не позволял назвать ее настоящей красавицей.

Мария расположилась напротив доктора Минкса, скрестив длинные ноги в дорогих брюках и обхватив пальцами с аккуратным маникюром колено. Она сидела выпрямившись, совершенно невозмутимая, внимательная, но расслабленная. Серо-голубые глаза смотрели на психотерапевта спокойно и уверенно, но не дерзко. Этот взгляд будто говорил, что она ждет вопроса или предложения чего-нибудь, но готова потерпеть, пока доктор соизволит заговорить.