Петр Владимирский - Грязные деньги

— Так сразу и не скажешь… Ладно. — На Двинятина снизошло вдохновение, он взял в руку японскую куклу, украшавшую их столик. — Эта кукла называется Дарума, и она привораживает удачу.

«Что за странный парень у Веры? — подумал хирург. — Он меня эрудицией сразить хочет, что ли?»

— Там целая философия, — небрежно бросил Андрей, — не будем углубляться. Эта кукла для них — сама удача. А в чем ваша удача?

— Кхм… Ну… В том, что я занимаюсь любимым делом.

— А еще?

— Разве этого мало? — поднял бровь травматолог. — А ваша?

— Слушай, давай на ты? — Андрей налил сакэ в небольшие керамические пиалы себе и собеседнику.

— Не возражаю, но ты не ответил. — Никита сделал глоток и поставил сосуд на стол.

— Психотерапевт Вера Алексеевна Лученко. Вот моя самая большая удача.

— Повезло тебе. — Зарайский посмотрел по сторонам усталым взглядом. Вчера у него была сложная операция, и он не успел отдохнуть.

Девушки-официантки в шелковых кимоно тихо передвигались по ресторану, обслуживая посетителей. Женские фигуры привлекали внимание, а все остальные мелочи вкупе создавали ощущение покоя, уюта и защищенности. Мужчины сидели в приватной зоне с удобными низкими диванами, закрытые циновками от внешнего мира. Они попросили еще сакэ.

Андрей внезапно все понял. Вдохновение продолжало работать.

— Как, вы не бывали в Японии? — пошутил он.

— Ну, грубо говоря, не бывал… — в тон ответил Зарайский.

Обнаружив, что у них одни и те же культурные контексты, настороженные мужчины облегченно улыбнулись. Как-то сам собой заструился разговор о работе — взахлеб, так, словно обоим до сих пор не с кем было поговорить о сложных переломах со смещениями у людей, о травмах у собак и вывихах у котов.

— Ты знаешь, что у нас с тобой бранч? — Зарайский тоже решил блеснуть образованностью.

— Это что за птица?

— На сленге британских студентов — завтрак, переходящий в обед. То есть breakfast и lunch.

— А, понял. Когда работал в Британии, не слышал такого… Значит, недавно придумали. Завтракообед? Смешно. Скрещение двух пород…

Андрей без всяких уверений со стороны Никиты понял, что они не соперники и что он классный мужик, которого жизнь недавно изрядно помяла, но он не сдался.

Много было съедено, выпито тоже немало. После этого душа естественным образом рвалась к откровениям.

— Ты пойми! — Двинятин указывал на свой тонкий серый свитер в область груди. — Она мне не верит! Думает, что я не на стройке, а где-то… загулял? Но это же ерунда! Я для кого дом строю? Для нее. Зачем же мне кто-то другой?

— Логично, — кивнул хмельным кивком Зарайский.

— И она решила заставить меня ревновать. К тебе. Чтобы я типа испугался, приклеился к ней — и ни на шаг из дому. Понимаешь?

— Понимаю. Но зачем? — Хирург попытался положить ногу на ногу, но она почему-то съехала.

— Как зачем? Как зачем? Она думает, что если я начну сильно ревновать, то вспомню, что люблю. — Андрей улыбнулся. — Но я ведь без всякой ревности ее люблю, меня не надо проверять! Понимаешь?!

— Вера — она кто? Она женщина. Хотя и отличный специалист… — Никита задумался, смутно понимая, что сказал что-то не то. — Но все равно женщина. А это значит…

— Ты хочешь сказать, у нее женская логика.

— Именно! — Никита пожал Двинятину руку. — Они вообще такие странные существа…

Эта мысль заставила Зарайского надолго задуматься. Сигарета вывалилась из его пальцев и покатилась по брючине. Искорки превратили ткань в подобие мелкого ситечка, но владелец брюк этого даже не заметил.

Двинятин тоже задумался. Странности загадочной женской души требовали признать абсолютное бессилие и капитулировать перед ними. Но они еще долго не сдавались, пили и говорили. Затем Двинятин, увидев, что уставшего доктора слегка развезло, вызвал такси и отвез его к ним с Верой домой. Ехать в ординаторскую в таком состоянии хирургу было никак нельзя.

Андрей улыбнулся этому забавному воспоминанию и тут же нахмурился. Как недавно это было, и столько времени прошло, что кажется — год. А теперь они врозь… Надолго ли? Сегодня он звонил Вере, они немного поговорили, она сказала, что занята: идет в театр. Ему это не понравилось. «Может, хочешь со мной?» — спросила она. Наверняка спросила так, для проформы… Он ответил: «Я не могу, занят на работе». И они одновременно отключились от разговора.

* * *

По служебному коридору городского театра мимо гримерных комнат шел высокий широкоплечий парень с копной вьющихся волос до самых плеч.

— О, Антон, привет! Как жизнь? — улыбались ему идущие навстречу, выходящие из боковых дверей. Жали руку, обнимали, хлопали по спине — будто увидели после разлуки, хотя общались не далее как вчера.

Не улыбнуться ему было попросту невозможно, губы сами растягивались. Артист Антон Билибин был сгустком радости, шаровой молнией оптимизма, средоточием неутомимой бодрости. Все в театре охотно находились в его обществе и заряжались этой легкой шипучей энергией, которая, казалось, бьет ключом и не кончается никогда.

Талантливый и очень трудолюбивый, он в родном театре был задействован в пяти спектаклях в неделю — причем в главных ролях, что очень много даже для ведущего актера. А еще его постоянно приглашали в сериалы, он снимался в рекламе и даже успевал подрабатывать на корпоративных праздниках.

Добавьте к этому телосложение как у греческого бога, жгучие черные глаза, густой бархатный баритон, легкий дружелюбный нрав — и станет понятно, почему Антона все любили. Его бабушка, итальянка, приехала в СССР работать переводчицей на архитектурную конференцию, и тут ее полюбил известный киевский архитектор. В результате итальянка вышла замуж за украинца, родилась мама Антона, девушка великолепной красоты. От мамы ему досталась внешность, от отца — характер.

Антон Билибин был незаурядным актером, а значит, хорошим психологом. Он тонко чувствовал зрителей, коллег, в особенности женщин. Здесь он был на недосягаемой высоте, как опытный охотник досконально знал женскую природу, ее склонности, повадки и привязанности и мог покорить любое женское сердце. Которое, чего греха таить, не очень-то и сопротивлялось.

Он подошел к своей гримерной и уже приоткрыл дверь, когда из-за поворота коридора вышла Лидия Завьялова, тоже ведущая актриса городского театра и не меньшая, чем Билибин, знаменитость. Она держала в руке телефон и сосредоточенно в нем что-то искала, но походка ее при этом не утратила кошачьей грации.

— Лидочка, ты, как всегда, ослепительна! — Антон чмокнул ее в щеку. — Ты одна, без подруги?

Отношения у них были непростые. Когда-то они были близки, легко расстались и вроде дружили. Но Лида по привычке считала Билибина своей собственностью и, когда узнавала о его новом романе, ужасно злилась, становилась язвительной и жалила, как змея. А однажды сокрушительный удар ей нанесла самая близкая подруга, Вера Лученко. Причем сама не знала об этом, но это ее не оправдывало. Дело в том, что Вера любила театр и с удовольствием ходила на премьеры по приглашению Завьяловой. После спектакля подруги общались в гримерной, болтали в буфете театра. Тут Веру Лученко и увидел Антон Билибин некоторое время назад. И принялся изводить свою коллегу по цеху Завьялову: кто эта женщина, что она любит, замужем ли — ну и так далее. И потом, когда видел Веру в театре, старался как-то поближе познакомиться, хотя у него это пока не получалось. Но артист не терял надежды, точнее — уверенности, что и эта хрупкая шатенка будет принадлежать ему. А Лида, наблюдая все это, приходила в бешенство.