Эд Горман - Бегущие во мраке

– Ладно. Я постоянно туда что-нибудь доставляю.

– Можешь оставить деньги себе, – сказал мужчина. – Ну, в том смысле, твоему шефу не обязательно знать об этом заказе.

Если бы ее отца не уволили с завода четыре месяца назад, Уэнди насторожилась бы, проявила гражданскую бдительность. Но правительство сократило финансирование оборонки, и это прямым образом коснулось ее отца. Поэтому девушка работала каждую свободную минуту. Уэнди нужны были любые деньги, чтобы оплачивать обучение в колледже.

Мужчина переложил банкноту в другую руку и вручил ей. Пятьдесят долларов. Новенькие. Уэнди чуть было не воскликнула «Ух ты!», но вовремя сдержалась: это было бы непрофессионально. Вместо этого она просто спросила:

– Прокуратура занимает два этажа. Здесь указан адрес?

Он передал ей коробку.

Она оказалась очень легкой.

На крышке было написано:

Уэнди рискнула задать вопрос:

– А почему вы сами не отдадите ей?

– Она моя двоюродная сестра.

– Кто?

– Джессика Дэннис.

– Ну и?

Мужчина улыбнулся. Его улыбка словно сошла с экрана телевизора.

– Я знаю, это звучит глупо, но мы с детства дарим друг другу обманные подарки. Если она увидит меня, сразу поймет, что это обманка.

– А-а-а…

– А если его доставишь ты, она ничего не заподозрит.

– Так, значит, это обманный подарок? – спросила Уэнди, чуть встряхнув коробку.

– Ну да.

– А что там?

– Змея.

– Змея?!

– Резиновая. Открываешь коробку, и она бросается на тебя. Кузина ненавидит змей.

– Я тоже.

– В том-то и дело, – объяснил мужчина. – В этом заключается смысл шутки. Джесс будет просто в бешенстве.

Уэнди отметила, что он назвал адресата Джесс. Так и должен обращаться брат к сестре. Девушка помусолила пятидесятидолларовую купюру между большим и указательным пальцами и ощутила почти сексуальное удовольствие. Наверное, так чувствуют себя проститутки, когда берут деньги.

– Ладно, – решилась она. – Я отвезу это.

– Отлично. Мне пора. – Он коснулся ее руки. – Извини, что чуть не сбил тебя.

– Да ладно, – с улыбкой отмахнулась она. – Жить буду.

Он кивнул и пошел к машине.

Уэнди не могла отвлечься от того, какой приятной на ощупь была купюра. Пятьдесят долларов. Класс!

Саманта не собиралась уходить. Джессика вернулась к работе, просматривая страницу за страницей, как вдруг поняла, что Сэм еще здесь.

– Все в порядке?

Саманта стояла, прислонившись спиной к закрытой двери. Джессика по опыту знала, что Сэм не двинется с места, пока все не выяснит. Приказывать ей бесполезно.

– Я то же самое хотела бы спросить у тебя.

Джессика отложила в сторону документ, который только что изучала.

– Ты про этот звонок врача?

– В точку.

– Ты думаешь, что у меня что-то случилось?

– В точку. В последнее время столько дурных новостей, что я забеспокоилась.

– И ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, в чем дело.

– Ага.

– Все в порядке.

– И он тебе ради этого позвонил?

– Да, он мне ради этого позвонил.

– Тогда скажи, что было не так.

– Просто хотела кое-что уточнить.

Саманта фыркнула.

– Ты же знаешь, что я от тебя не отстану, пока не расскажешь.

Джессика улыбнулась.

– Так я и думала.

– У тебя много дел, у меня тоже не выходной, так что давай не будем терять время попусту. Рассказывай.

– У меня было подозрение на язву.

– Боже! У моего дяди была язва.

– Но это не язва.

– Правда? А что это?

– Ты и вправду от меня не отстанешь?

– Так точно, мэм.

– Ты же знаешь, я ненавижу, когда ко мне так обращаются.

– Да, мэм. Я хочу тебя разозлить, чтобы ты скорее мне все рассказала.

Джессика рассмеялась и сдалась:

– Хорошо, я скажу. Но это строго между нами.

– Само собой.

– Слово скаута?

Саманта подняла вверх три пальца, как делают скауты, и со всей серьезностью сказала:

– Слово скаута.

И Джессика все ей рассказала.

Отец Мак-Гивен, старый священник, которого начальник тюрьмы очень уважал, только что ушел. Эткинсон понимал, что должен оставить все как есть: в любом случае через несколько часов Рой Джерард умрет. Но для Эткинсона вопрос был принципиальным.

Вот старик священник, который всю жизнь помогал людям не ради денег, не ради славы, не ради собственного утешения. Старик священник, который приезжал сюда по собственной воле каждый раз, когда кому-то из заключенных предстояла казнь… Этого человека можно было, по крайней мере, уважать.

Черт возьми, Эткинсон и сам не был католиком! Если он кем-то и был, то, видимо, лютеранином, как и его родители. Но не важно, лютеранин ты, иудей, католик или буддист, – можно же проявить уважение к старику! И все смертники это понимали. До сегодняшнего дня.

Сегодня святой отец пошел беседовать с Роем Джерардом, и что же? Джерард бросает ему в лицо такие гадкие, жестокие слова. Слова, которые нельзя бросать в лицо вообще никому, не говоря уже о таком человеке, как отец Мак-Гивен.

Но на то они и братья Джерард. Хоть они и происходили из высшего общества, но не годились в подметки последнему бездомному, так считал Эткинсон.

Сработал аппарат внутренней связи. «Звонок по второй линии», – сообщил заключенный, дежуривший на телефоне.

Эткинсон ответил. Потом сделал еще один звонок. Затем просмотрел груду корреспонденции, которую недавно притащил заключенный-почтальон. Все это заняло минут двадцать, в течение которых Эткинсон никак не мог выбросить из головы то, как Рой Джерард обошелся с отцом Мак-Гивеном, все, что он наговорил старику. Священник вошел в его кабинет в слезах.

Черт возьми, в слезах!

Самым разумным было бы оставить все как есть, потому что через несколько часов с Роем Джерардом будет покончено.

Эткинсон все гнал эти мысли из головы, стараясь занять себя чем-нибудь еще, но они возвращались снова, потому что это был вопрос принципа.

Расс был человек принципов.

– Хотите, чтобы я вошел вместе с вами? – спросил охранник.

– Нет, спасибо, Эрл.

Охранник кивнул и, звякнув ключами, распахнул перед Эткинсоном дверь в камеру Джерарда. Начальник тюрьмы вошел внутрь.

Джерарда нигде не было. Сбежал, пронеслось в голове у Эткинсона. Но в этот момент Рой поднялся из-за дивана.

В руках у него была монетка.

– Чуть не потерял свой счастливый четвертак, – пояснил он.

Камера, в которой смертники проводили свои последние дни, всегда напоминала Рассу Эткинсону его комнату в общежитий колледжа. Обстановка там была похуже, чем в ночлежке для бездомных.

Иногда у начальника тюрьмы появлялось желание отремонтировать для смертников помещение, но он подавлял это движение души. Люди, которых приговорили к смерти, заслуживали и не такого. С чего бы это тратить деньги налогоплательщиков на подобную ерунду?