Джон Гришэм - Противники

Уолли вкратце изложил суть разговора с Джерри Алисандросом и представил все так, как будто чеки на крупную сумму уже пришли им по почте. Пока он разглагольствовал, Дэвид вдруг понял, в чем причина поспешного развода. Избавиться от жены сейчас, и побыстрее, до того как появятся большие деньги. Каков бы ни был их план, Дэвиду казалось, что дело пахнет неприятностями. Сокрытие активов, перенаправление средств, регистрация подложных банковских счетов — он почти слышал разговоры двух партнеров. Аварийная сигнализация сработала. Дэвид еще проявит любопытство и бдительность.

Уолли призвал всех активнее взяться за дело, привести документы в порядок, найти новые дела, отложить все остальное и так далее. Алисандрос пообещал предоставить специалистов для обследования, кардиологов, логистическую поддержку всякого рода для подготовки клиентов к мировому соглашению. Каждое текущее дело стоило серьезных денег, каждое будущее — могло стоить еще больше.

Оскар сидел и ухмылялся. Рошель напряженно слушала. Дэвид считал, что новости потрясающие, но все же проявлял осторожность. Многое из того, что говорил Уолли, казалось преувеличением, и Дэвид делил все на два. И все же даже половина от заявленной суммы могла стать чудесной прибавкой к жалованью.

Баланс семьи Зинк сократился на 100 000 долларов, потраченных безвозвратно, и хотя Дэвид не желал поддаваться беспокойству, он все чаще и чаще об этом думал. Он заплатил 7500 долларов Сандрони за дело, которое, вероятно, не принесет ни гроша. Он и Хелен каждый месяц отдавали по 300 долларов на содержание Туйи и надеялись, что он продержится еще не один год. Они даже не обсуждали, стоит ли в этом участвовать, но нужно было взглянуть правде в глаза. Ежемесячный общий доход Дэвида в фирме стабильно рос, но все равно возникали сомнения, что он сможет зарабатывать столько, сколько имел в «Рогане». Это был не его уровень. Он посчитал, что с ребенком им потребуется 125 000 в год для нормальной жизни. Крейокс мог закрыть дыру в балансе, хотя Дэвид еще не обсуждал свою долю с партнерами.

Третье заседание сотрудников фирмы внезапно закончилось, когда женщина объемом с полузащитника в американском футболе, в тренировочных штанах и шлепанцах, ввалилась через парадный вход и потребовала встречи с юристом по крейоксу. Она принимала его два года и в самом деле чувствовала, как ослабело ее сердце, и хотела подать в суд на компанию сегодня же. Оскар и Дэвид исчезли. Уолли встретил ее с улыбкой:

— Что ж, вы пришли по адресу.

Семья сенатора Максвелла наняла в Бойсе судебного юриста Фрейзера Гента, сотрудника номер один в относительно успешной фирме, которая главным образом специализировалась на несчастных случаях с автопоездами и на делах, связанных с халатностью медперсонала. Бойсе не принадлежит к округам, прославившимся серьезными вердиктами. В нем редко случаются эффектные победы в зале суда, как во Флориде, Техасе, Нью-Йорке и Калифорнии. Айдахо вообще не очень благосклонен к гражданскому судопроизводству, и местные присяжные в целом весьма консервативны. Но Гент умел составить дело и добиться вынесения вердикта. Он был из тех, с кем приходилось считаться, и так получилось, что именно к нему попало в руки крупнейшее гражданское дело в стране: покойный Максвелл, скончавшийся на полу сената, и огромная корпорация, которую обвиняют в его смерти. Такой процесс был мечтой любого судебного юриста.

Гент настоял на встрече в Вашингтоне, а не в Бойсе, хотя Лейтон Коун выразил готовность встретиться где угодно. На самом деле Коун предпочел бы встретиться где угодно, кроме Вашингтона, чтобы избежать появления Гента у себя в офисе. «Коун груп» арендовала верхний этаж новенького шикарного блестящего десятиэтажного здания на Кей-стрит — этом участке асфальта, забитом настоящими торговцами властью в Вашингтоне. Коун заплатил кругленькую сумму нью-йоркскому дизайнеру, чтобы тот создал образ истинного богатства и престижа. Это работало. Клиентов — настоящих и будущих — охватывал благоговейный трепет от обилия мрамора и стекла в тот самый момент, когда они выходили из частного лифта. Они попадали в само средоточие власти и, разумеется, платили за это.

С Гентом, однако, дела обстояли иначе. Именно лоббист должен был предлагать деньги, поэтому он предпочел бы встретиться в менее помпезном месте. Но Гент проявил настойчивость, и по прошествии девяти недель после смерти сенатора и, что важнее, по крайней мере для Коуна и «Веррик», почти семи недель с тех пор, как Управление запретило крейокс, они представились друг другу и сели за маленький стол переговоров в дальнем конце личного кабинета Коуна. Поскольку Коун не намеревался производить впечатление на клиента и считал свою теперешнюю миссию отвратительной, он сразу взял быка за рога.

— Мой источник утверждает, что семья пойдет на мировое соглашение за пять миллионов и откажется от иска.

Гент нахмурился, его лицо исказила болезненная гримаса, как будто его пронзила боль от геморроя.

— Мы можем это обсудить, — сказал он. Эта импровизированная фраза ничего не значила. Он прилетел из Бойсе для обсуждения, и ни для чего больше. — Но думаю, пять маловато.

— А сколько многовато? — поинтересовался Коун.

— Мой клиент не так богат, — печально ответил Гент. — Как вы знаете, сенатор посвятил жизнь служению обществу и много на это жертвовал. Его наследство оценивается только в полмиллиона, а у семьи есть потребности. Максвелл — известная фамилия в Айдахо, и семья хочет сохранить определенный уровень жизни.

Вымогательство было одним из коньков Коуна, поэтому его забавляло, что он оказался по другую сторону баррикад. Семья состояла из вдовы, очень милой сдержанной женщины шестидесяти лет, не имевшей пристрастия к роскоши, сорокалетней дочери, которая была замужем за педиатром из Бойсе и брала кредиты на все, что только можно, тридцатипятилетней дочери, преподававшей в школе за 41 000 долларов в год, и сына тридцати одного года, представлявшего собой сплошную проблему. Кирк Максвелл-младший боролся с наркотиками и алкоголем с тех пор, как ему стукнуло пятнадцать, и никак не мог победить. Коун провел собственные исследования и знал о семье больше, чем Гент.

— Почему бы вам не назвать сумму? — спросил он. — Я упомянул пять миллионов, теперь ваша очередь.

— Ваш клиент теряет по двадцать миллионов дохода в день, потому что крейокс изъяли с рынка, — заметил Гент таким тоном, словно сообщал информацию, доступную лишь узким кругам.

— Скорее, восемнадцать, но не стоит придираться к мелочам.

— «Двадцать» хорошо звучит.

Коун метнул на собеседника свирепый взгляд поверх очков для чтения. Профессия научила его ничему не удивляться, и теперь он умело притворялся.