Кит Скрибнер - «Гудлайф», или Идеальное похищение

Когда Тео надевал маленький колпачок на свечу зажигания, коричневый «плимут-фьюри» его отца задом въехал на подъездную аллею, будто Малкольм все еще служил в полиции и прибыл по вызову.

Тео поднялся на ноги, его розовая сорочка фирмы «Лакост» намокла на животе от пота и стала красной. Он стащил сорочку через голову, повесил на фаянсовую ручку двери и снова нагнулся над газонокосилкой, чтобы дотянуться до шнура. Дернул шнур: двигатель фыркнул и заглох. Уголком глаза Тео видел, что отец выходит из машины. Тео дернул шнур еще раз, и четырехтактный двигатель внутреннего сгорания громко затарахтел — на нем же никакого глушителя не было! Вряд ли его чинили хоть раз за все эти годы. Он будет хорошо платить своим садовникам, но потребует от них первоклассной работы.

Тео врубил максимальную скорость и решил сначала подстричь траву перед домом. Он прокосил рядок по прямой через боковой двор — к самшитовому дереву, бетонным уткам и к отцу, опиравшемуся рукой о бок «плимута» и следившему за действиями сына, склонив голову набок. «Неужели мой сын и правда косит траву?»

Вибрация косилки и тарахтенье мотора действовали на Тео, как японский массаж сиацу. Он сделал прокос прямо к отцу, который все смотрел на него, подняв руку и повернув голову так, словно старался получше вслушаться в звук двигателя. Тео попытался представить себе, как Доналд Трамп [27] Американский миллиардер, предприниматель, владелец нескольких крупных казино, автор, продюсер и ведущий ТВ, удостоен звезды на голливудской Аллее славы. Несколько зданий, отель и площадь в Нью-Йорке носят его имя. заезжает к родителям и включает газонокосилку. Тут косилка начала как-то взбрыкивать, дергаться — трава была слишком густая, так что Тео сбавил скорость, но отец уже вовсю махал руками, и Тео решил, что нож врезался во что-то. Он приподнял косилку на двух задних колесах. Послышался отвратительный скрежет, какой-то захлебывающийся звук, и запахло чем-то горячим, горелым. Двигатель замер на полувздохе.

Медленно приближаясь к сыну, Малкольм остановился — поднять лежащего на боку утенка. Поставил его последним в цепочке других утят. В руке он держал бумажный, зеленый с белым, пакет из дисконтной аптеки «Сити-Лайн». Пакет был сложен пополам и скреплен скобкой, той же скобкой к нему была пришпилена копия отцовского рецепта. Тео перевернул косилку вверх колесами — посмотреть, отчего ее заклинило. Он схватился за нож, но не мог сдвинуть его с места.

— Заклинило, — сказал отец, коснувшись плеча Тео. — Откуда тебе было знать.

— Я разберусь, — сказал Тео, переворачивая косилку набок. Запах от нее шел ужасающий. — Может, сгорел ремень, идущий к ножу.

— Сынок, двигатель заклинило!

Тео уже понял, что двигатель заклинило. Господи, ну ничего же не изменилось! Что касалось механики, плотницкого дела, или того, как собрать велосипед, или отыскать у кого-то наркотики под приборной панелью — отец всегда все знал досконально.

Нож не поддавался. Тео резко поставил косилку на колеса и потряс провод свечи зажигания.

— Черт! — вскрикнул он, коснувшись костяшками пальцев моторного блока.

— Он же раскалился, — сказал отец.

— Как я могу определить, что тут случилось, если ты торчишь у меня за спиной?

— Ты работал на ней всухую, Тео, — сказал Малкольм. — Я каждый раз осенью сливаю масло. Двигатель заклинило.

Тео перевел взгляд с косилки на ботинки отца.

— Все равно она уже старая была, эта машина, — сказал Малкольм. Он дышал с присвистом.

Тео запорол мотор. Он обернулся, посмотрел в сторону сарая, на полосу скошенной травы, рассекшей заросшую лужайку. А Малкольм смотрел на останки яхты, и Тео знал, о чем думает отец.

— Да я все равно думал в этом году пригласить парнишку из нашего квартала подстричь траву, — сказал отец. — Он тут как-то с самолетом игрушечным заходил.

Отец думает, что он, Тео, даже лужайку подстричь не способен.

— Симпатичный парнишка. Аккуратный такой.

Яхта торчала во дворе, ржавея все больше и больше, каждый раз напоминая Тео о том, каким безрассудным и безответственным он был. Но с завтрашнего дня Тео начнет понемногу покупать себе уважение.

— У парнишки косилка новая — «Торо». Самоходная. Взгляд прямой — в глаза смотрит. И «сэр» говорит.

Inde Deus Abest. [28] Ибо Бог далеко (лат.). Все нутро ящика излучало жар. Пахло как в сауне — сухим деревом и потом. Многие часы Стона промерзал до костей, но теперь пар, поднимавшийся от его тела, сконденсировался под крышкой ящика и горячими каплями падал ему на лицо. Плед сбился кверху, под самый подбородок, и стал таким тяжелым и жарким, что приходилось бороться за каждый вдох. Очень похоже на то, как в детстве его оборачивали в горячие простыни, когда у него был полиомиелит. Он попытался отвернуться, отодвинуть голову подальше, сдвинуть плед вниз, шевеля плечами, цепляясь за него пальцами, носками башмаков. Но щиколотки были плотно стянуты клейкой лентой так, что его худые колени скреблись друг о друга, еще одна лента притягивала руки к телу и не позволяла даже приподнять ладони. Когда он попытался перекатиться на бедро, повернуться на бок, он наткнулся на веревки, натянутые между ним и крышкой ящика, от ступней до груди. У жары в ящике был вес и объем. Она была яростной. Неистовой.

Стона попытался протащить свои мысли сквозь лабиринт отвлекающих моментов. Это могло бы быть так же просто, как, давая коню остыть, прогулять его по периметру манежа. Но сейчас Стона слишком устал, он не мог обуздать свой ум — он вырывался, его невозможно было остановить, у Стоны не было иного выбора, только держаться, пока его ум, словно конь, несся вниз по предательски опасным, крутым тропам.

Кровь заливает тротуары. Кровь стекает по сточным канавам. Память Стоны несла его сквозь деловую поездку в Кувейт-Сити во время забоя скота в честь праздника Байрам. Овцы, козы, коровы, подвешенные за задние ноги, свисают с балконов, с толстых ветвей деревьев. Блеют, мычат, визжат животные. Искры снопами летят от точильных камней, чей скрежет раздается на улицах города целыми днями, электрические точила вращаются на треножниках, скрежеща о лезвия ножей. Горла, взрезанные во славу Аллаха. Искаженные громкоговорителями призывы к молитве эхом отдаются во всех направлениях. Запах крови, вонь гниющей плоти. А сейчас животный запах, похожий на запах мочи, шерсти и пота, исходит от него самого. Его кровь, его плоть загнивают в этой жаре. Это запах его собственной смерти.

Стона в уме перемотал пленку и оказался на встрече с кувейтским нефтяным министром, предлагавшим ему девятнадцать с половиной процента, однако Стона целых два дня держался твердо и настаивал на шестнадцати, зная, однако, что может согласиться на 18,25 %, хотя желательнее всего было бы 17 %. Тут вдруг, потягивая эту кошмарную опресненную воду, он уловил в потоке арабской речи слова «F-18», и прежде чем его переводчик успел заговорить, Стона понял, что переговоры следует проводить в более широком формате. Придется призвать кого-нибудь из посольства.