Елена Прокофьева - Явление зверя

Роль, которую я готовил сейчас для театра, — Тит Андроник в трагедии Шекспира, — меня не особенно тревожила. Я видел в этой роли великого Лоуренса Оливье… В записи, конечно. «Живьем» не удалось. Правда, я планировал строить эту роль совсем иначе. Мой Тит Андроник будет и моложе, и более эмоционально тонким. Не грубый языческий воин, а болезненно-властолюбивый человек, при этом — экзальтированный, склонный к рефлексии и сам страдающий от собственной жестокости.

Чтобы привлечь публику, шекспировскую трагедию планировали ставить в новомодном духе голливудского боевика. Режиссерша — дура набитая — хотела, чтобы все были еще и в современных костюмах. Еле удалось ее отговорить… Костюмы будут меняться: то современные, то старинные, причем не античные, как обычно используют при постановке этой трагедии, а XVI века, времен Шекспира. «Тит Андроник» — одна из самых кровавых трагедий великого драматурга. И у нас на сцене кровь будет литься рекой. Ниночка Гзовская должна играть жестокую царицу Тамору. Оля Кондратьева — мою несчастную дочь… То есть несчастную дочь Тита Андроника. Обе идеально подходят. В натуралистичной сцене группового изнасилования бедной Оле предстоит выйти на сцену голой. У Шекспира Лавинию насилуют за кулисами. И только объявляют во всеуслышание, что ее изнасиловали на трупе любимого мужа, а потом отрубили руки и вырезали язык, чтобы она не могла назвать имена своих мучителей. Но у нас все будет по-передовому. Прямо посреди сцены. Пока не решили только, как будем руки рубить. Наверное, придется, как обычно, воспользоваться длинным одеянием с «окровавленными» рукавами. Но вот вопрос: откуда же одеяние, если в сцене изнасилования она должна быть голой?! Впрочем, режиссерша нам досталась изобретательная. Что-нибудь да придумает. В стиле той постановки, которую делали дети Адамсов на школьном утреннике. Кстати, режиссерша — ох, и дура же! — решила дополнить Шекспира еще двумя эротическими сценами. Сначала Тит Андроник должен изнасиловать Тамору во время ее знаменитого монолога в первой сцене, когда она умоляет его пощадить сыновей. А затем он должен изнасиловать собственную дочь, которую уже изнасиловали сыновья царицы! И при этом ему предстоит произнести гневный монолог, в котором он будет клеймить ее обидчиков! Бред…

Нет, мне все-таки удалось уговорить эту дуру не усложнять спектакль сценой инцеста. Но Гзовскую в первой сцене все-таки придется изнасиловать. Причем — весьма натуралистично. Ох, боюсь, боюсь… Как бы она сама меня не изнасиловала! Прямо на премьере, перед сотнями зрителей! Она на это способна.

А вот в кино мой любимый режиссер Степа Симонов предложил роль по-настоящему интересную. Мне такой пока не доставалось. Я обычно играл современных героев. Или — если в исторических постановках — уж очень романтических персонажей… Но мой конек — мятущиеся интеллигенты. Меня и в Лондон приглашали играть на сцене мятущегося Бунина. А в Лос-Анджелесе два сезона подряд я изображал чеховских героев. Естественно, страсть как мятущихся.

Симонов снимал меня трижды.

Еще в советские времена я, будучи студентом Щукинского, играл в его фильме душку-студента, этакого полукомического героя, бездельника, фанфарона, осуждаемого коллективом… И в финале приносящего себя в жертву во имя спасения совершенно незнакомых ему людей. Фильм имел резонанс, и его даже на время запретили. Потому что вначале кажется, что главный герой — это антигерой, а потом оказывается, что он-то и есть настоящий герой, а комсомольские лидеры только и способны, что речи толкать.

Потом я играл у него же в исторической мелодраме — молодого русского ученого и революционера, — и опять пришлось мне умирать… Но фильм был удачный. Красивый. И хотя революционная тема в зубах у всех навязла, все-таки мелодрамы там было больше, чем революции, и музыка удачная, — а потому фильм полюбили. Он даже вошел в одну обойму со «Звездой пленительного счастья» и «Рабой любви». Тоже — и про революцию, и мелодрама есть… А чего стоила та знаменитая сцена, где мы с прекрасной героиней Ларочкой Петруниной кружимся в вальсе на нашей несбывшейся свадьбе! Ее длинная фата обвивает и окутывает нас обоих (плагиат с «Летят журавли»!), а вокруг кружатся то опадающие яблоневые лепестки, то осенние листья, то снег, — а мы все танцуем, влюбленно глядя друг на друга, и зритель понимает, какую прекрасную жизнь могли бы прожить эти двое, если бы не жестокий царский режим… Эту сцену частенько вставляли и вставляют до сих пор во всякие киноконцерты.

Ларочка была замечательной партнершей. Я, наверное, больше всех горевал, когда она в Германию уехала и вышла там замуж за миллионера. Конечно, она счастлива, родились дети, и все хорошо… Но как же творчество?!

Кстати, именно после этого фильма я стал, что называется, «секс-символом». Хотя в СССР секса, оказывается, и не было!

В третьем Степкином фильме, снятом уже после перестройки, я играл царского офицера, который сначала искренне поддерживает революцию, а потом столь же искренне ее отвергает. При этом разрывается между двумя любимыми женщинами: верной прекрасной женой и не менее прекрасной любовницей. И теряет обеих, само собой. Разумеется, и в этом фильме я умер, в очередной раз. Меня долго и жестоко лупили в ЧК, а потом расстреляли во дворе церкви. Ну, любит меня Симонов, что же поделаешь! Всегда в его фильмах приходится умирать.

Но, как ни удивительно, и этот третий фильм, который я делал с Симоновым, так же вознес меня на очередную волну популярности. Мне уже кажется, что Степан для меня — что-то вроде талисмана. Так что очередной работы у него я ждал с волнением и нетерпением.

И теперь вот он надумал ставить фильм о войне. О Великой Отечественной. После почти десятилетнего перерыва в военной теме — снова фильм о войне. Причем не об окопной грязи, не о подлости СМЕРШа, а о героизме простых советских людей. То есть о том, что еще во времена Брежнева кое-кому из критиков в зубах навязло.

Правда, в новом фильме все-таки идеологии советской не будет, так что речь, наверное, идет о героизме русских людей… Хотя среди персонажей встречаются представители разных национальностей. И еврейка есть, и хохол, и грузин, и даже один поволжский немец. А главный герой — священник. Искренне верящий, но ради сохранения церкви решившийся сотрудничать с НКВД. Но разумеется, он все время обманывает НКВД и рискует головой… Его должны арестовать, он об этом знает, но начинается война, и он принимает решение уйти добровольцем на фронт. Его жене и двоим маленьким сыновьям соседка-еврейка, убежденная коммунистка, помогает скрыться от преследователей. А после прихода фашистов они уже могут не скрываться — и прячут дочь этой самой соседки, уже казненной. А священник на фронте спасает души солдат и опять рискует, проводя религиозную агитацию, а заодно творит чудеса героизма. Все красиво, сентиментально — и довольно-таки правдоподобно. Сценарий прелестный: я был им очарован после первого же прочтения. Понимаю, что рискованно, конечно, браться сейчас за военную тему, но многие этой идеей загорелись. Очень неплохой получился актерский состав.