Джон Катценбах - Что будет дальше?

— У Марка когда-нибудь были домашние животные? Кошки, собаки…

— У нас когда-то был пес по кличке Мясничок…

Адриан улыбнулся. «Значит, „Мясничок“. Что ж, один вариант уже есть».

— Марку пришлось его усыпить. Очень уж наш Мясничок был веселый. За всеми гонялся, кусал людей…

«Да уж, весь в хозяина».

Казалось, старуха вот-вот прослезится от нахлынувших на нее воспоминаний. Адриан выждал несколько секунд, а затем осторожно задал еще один вопрос:

— А как звали ту девочку — дочку соседей, которая жила рядом с вами, ну, может быть, в нескольких домах от вас, в те годы, когда Марк был еще подростком?

Старуха поджала губы и недовольно поинтересовалась:

— Это что за игра такая? В мои-то годы многого можно не помнить.

— Ну, та девушка — вы ж ее помните?

— Никогда она мне не нравилась.

— И звали ее…

— Сэнди.

— Это ведь из-за нее у Марка впервые были неприятности?

Старуха молча кивнула.

«Значит, второй вариант — „Сэнди“». Адриану стало всерьез любопытно, свойственна ли Марку Вольфу самоирония.

Не выпуская компьютера из рук, Адриан вышел в прихожую, взялся за ручку входной двери, но затем вдруг на миг остановился и как бы невзначай спросил:

— А вас, кстати, как зовут?

Женщина улыбнулась и ответила:

— Меня зовут Роза.

— Как прекрасный цветок?

— Ну да… А еще у меня были хорошенькие румяные щечки. Это было давно, когда я была молода и замужем за… — Она смолкла и прикрыла рот ладонью.

— И что с ним случилось?

— Он ушел от нас, а подробностей я не помню. Помню, что все было плохо. Я осталась одна с Марком на руках, и мне пришлось нелегко. Ну ничего, зато сейчас Марк обо мне заботится. Он у меня хороший мальчик.

— Да-да, конечно, очень хороший. А как звали того мужчину, который ушел от вас?

— Ральф, — ответила старуха. — Он меня бросил. Пока мы были вместе, меня все называли Розой Ральфа. Он обещал, что я буду цвести всю жизнь. Но получилось по-другому: он ушел, и больше я уже никогда не цвела.

«„Розаральфа“, — подумал Адриан. — Возможно, возможно».

— Спасибо, Роза, мы с вами замечательно поговорили. Я как-нибудь еще зайду, и мы снова поболтаем о вязаньи. Может быть, вы даже свяжете мне ваши замечательные варежки.

— Ах, я была бы так рада! — сказала миссис Вольф.

Когда дверь открылась, Дженнифер чуть слышно напевала что-то Мистеру Бурой Шерстке на ушко. Это была даже не песня, а попурри из разных детских припевок и колыбельных, какие только приходили девушке на память: «Плывет, плывет кораблик», «Песенка о несчастном паучке», «Медвежонок на горе», «Я маленький кофейник» и прочих. Иногда к ним добавлялись фрагменты популярных рождественских гимнов. Любая припомнившаяся стихотворная строчка, любой знакомый музыкальный мотив — все это оказывалось органично вплетено в тихое, умиротворенное мурлыканье. Дженнифер избегала лишь рэпа и рок-н-ролла, так как они нисколько не соответствовали тому спокойному и светлому настроению, которое наполняло ее бесконечную песню. Она переводила дыхание перед очередным куплетом, когда щелкнул дверной замок. Дженнифер и не подумала замолчать, напротив, она даже запела громче:

— «…Да пребудет с вами Божья благодать, да будет путь ваш светел, ведь Христос Спаситель явился в мир сегодня, в светлый день Рождества».

— Номер Четыре, слушай меня внимательно.

— «Медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору, медвежонок взобрался на гору…» — продолжала Дженнифер.

— Номер Четыре, сейчас же перестань петь, иначе я сделаю тебе больно, — произнесла женщина бесстрастным голосом.

У Дженнифер не было сомнений в том, что, не повинуйся она приказу, угроза была бы приведена в исполнение.

Она замолчала.

— Прекрасно, — похвалила ее незнакомка.

Дженнифер еле сдержала улыбку. «Маленький бунт, — отметила она про себя. — Буду делать то, что они говорят, но иногда…»

— Итак, внимание, — продолжила женщина.

«А я знаю, где ты сейчас стоишь», — подумала Дженнифер. Она не могла бы сказать точно почему, но это знание было для нее очень важно.

Те несколько секунд, в течение которых, приподняв повязку на глазах, Дженнифер видела внешний мир, позволили ей почувствовать себя намного увереннее. Теперь она ориентировалась в окружающем пространстве. Она знала, что на нее направлена видеокамера. Ее взгляд запечатлел голые стены белого цвета и серый пол. Она смогла оценить размеры помещения, в котором находилась, и — что было еще важнее — она заметила свою верхнюю одежду, лежавшую около двери. Вещи были сложены аккуратной стопкой возле ее рюкзака, — казалось, их только что принесли из прачечной и, чистые, они дожидались хозяйку. Конечно, это не давало Дженнифер возможности вновь одеться, но само наличие в комнате ее джинсов и футболки вселяло в нее некоторую надежду.

Присутствие видеокамеры дало девушке обильную пищу для размышлений.

Дженнифер чувствовала, что находится под постоянным наблюдением всевидящего ока.

Она понимала, что ни на секунду не остается наедине с собой, без посторонних.

Увидев камеру, она густо покраснела, почувствовав себя оскорбленной до глубины души. Но буквально в следующее мгновение Дженнифер осознала, что, сколько бы глаз на нее ни смотрело, никто из наблюдателей не имеет возможности разглядеть ее столь же подробно, как если бы она была пленницей в обычном смысле этого слова. Ведь ее личность в любом случае скрыта от чужих взглядов. Пусть кто-то видел ее обнаженное тело — он все равно не мог видеть саму Дженнифер. Ей казалось, что ее действия и сознание принадлежат к разным мирам, в них проявляются две не соприкасающиеся между собой ипостаси. Кто-то по имени Номер Четыре, выглядящий точно так же, как Дженнифер, выполнял требования тюремщиков; при этом настоящая Дженнифер нянчилась с плюшевым мишкой, пела ему песенки и между делом пыталась выяснить, с какой целью ее держат в заточении. Она четко сознавала всю сложность своей задачи: защитить настоящую Дженнифер, выдавая фальшивую Дженнифер за нее, причем так, чтобы ее тюремщики не заметили подмены.

То, что в комнате установлена камера, вселило в нее надежду: девушка окончательно убедилась, что нужна этим людям. И какая бы драма ни разыгрывалась на этой таинственной сцене, именно Дженнифер была ее главным действующим лицом.

Она не знала, надолго ли это обстоятельство сможет уберечь ее от гибели. Но одно было очевидно: в ее распоряжении еще оставалось какое-то время, и, стало быть, она могла обернуть его в свою пользу.

— Номер Четыре, я поставлю возле края кровати стул. Ты должна найти его и сесть.

Дженнифер спустила ноги с кровати и встала. Она решила поделать упражнения на растяжку. Сначала она размяла ноги, поочередно поднимая то одну, то другую. Затем несколько раз встала на цыпочки. После этого она принялась растягивать мышцы спины и живота, попеременно закидывая за спину то одну, то другую руку. Девушка почувствовала, как приятно заныли мышцы, отвыкшие от работы, и как суставы начали обретать бо́льшую подвижность.