Вильям Кобб - Клуб Мертвых

Вдруг он вздрогнул и выпрямился.

— Кто это? — спросил он.

— Я не знаю, госпожа маркиза привезла его сегодня в своей карете.

— Как его зовут?

— Не знаю.

Арман снова склонился над Марсиалем.

— Какое странное сходство! — прошептал он. — Пусть он спит! Когда проснется, дайте ему немного поесть.

— Вам известно, что на утро назначено собрание?

— Я остаюсь здесь.

Арман еще раз взглянул на Марсиаля и прошептал:

— Нет, подобное чудо невозможно. Эту тайну нужно раскрыть.

Дав Ламалу и его жене последние наставления, он вышел в соседнюю комнату и бросился на постель.

Солнце только что взошло. В воздухе стало теплее, ветер утих и наступила оттепель. Елисейские поля были еще совершенно пусты. Вдруг со стороны площади показался быстро мчавшийся кабриолет, которым правил мужчина, закутанный в шубу. Экипаж вдруг остановился на Аллее Вдов. Человек в шубе вышел из него, бросил вожжи груму и зашагал по лабиринту аллей, о которых мы говорили. Он подошел к дому, где жил Ламалу, обогнул садовую стену, остановился у калитки и громко, протяжно свистнул. Он ждал недолго и, постучавшись известным образом, вошел вовнутрь. В ту минуту, как он исчез, от стены медленно отделилась тень, бывшая до сих пор незаметной.

— Эге! Старина Бридуан! — прошептала тень. — Кажется, ты накрыл птичку в гнезде! — Он зло рассмеялся.

— То-то Волки порадуются!

Затем он осторожно подобрался к таинственной двери.

— Да, — продолжал он. — Вот что значит иметь терпение!

В то время, как он говорил это, новый стук колес заставил его насторожить уши. Экипаж остановился почти в том же месте, где и первый. Бридуан, одетый в дрянную блузу, казалось, не особенно заботился о своем костюме. Он растянулся на земле и прижался к стене так, что его скрывала падавшая от нее тень. Второй посетитель исполнил те же формальности, что и первый. Дверь отворилась, и он исчез.

— Двое! — пробормотал Бридуан,отползая прочь от двери.

Потом он встал на ноги.

— Ну, — продолжал он свой монолог, — посмотрим, надо ли пытаться узнать побольше…

Пока он обдумывал этот вопрос, стук колес раздался снова. На этот раз приехало двое.

— М-да, — проговорил Бридуан, — я совсем не прочь свернуть шею старику, но теперь там слишком много народу, и меня могут принять еще хуже, чем в первый раз. Что же, подождем!

Приняв это благоразумное решение, Бридуан поправил шапку и поплелся по унылой дороге. Оставим его с его планами и, не подвергаясь той опасности, которой он боялся, войдем снова в дом Ламалу-Кастиньо.

Этот двухэтажный особняк с мансардой, бывший ранее частью роскошной усадьбы, еще хранил печать былого величия. Поднявшись на несколько ступенек, вы входите в довольно большую переднюю. Конечно, для жилища бывшего тюремщика, каким был Ламалу, этот дом имел слишком удобный и роскошный вид, который невольно вызывал удивление. Дубовые резные двери из передней ведут в комнаты, меблированные в строгом стиле. Стены задрапированы плотными обоями. Дорогие картины французской и итальянской школы, тяжелые люстры. Но меблировка одной из них повергла бы в удивление непосвященного. Мы уже сказали, что начало рассветать и, несмотря на туман, первые лучи света проникали в окна. Но в эту комнату свету неоткуда было проникнуть. Все стены от потолка до пола были обтянуты черной траурной материей, украшенной серебром. Потолок был также черного цвета, и с него спускались серебряные лампы, слабо освещая комнату. Казалось, что эта комната была громадной гробницей, и из темных углов ее каждую минуту могли появиться какие-нибудь фантастические видения.

В конце комнаты стоял длинный стол, покрытый черным сукном с серебряной бахромой, а над столом висела картина…

Молодой, высокого роста человек, казалось, готов был выскочить из черной рамы. Его бледное лицо было озарено ужасным и в то же время прекрасным сиянием. На груди, к которой он прижимал руку, виднелись пятна крови… Сверкающие глаза, казалось, умоляли и приказывали что-то. Кто это был? Мы сейчас узнаем это… Вокруг стола, освещенного серебряным канделябром, сидели четверо. Два кресла были пусты. Одно из них было более высокое, чем другие, другое, пониже, стояло по правую руку от него. Кто были эти люди? И для чего собрались они в этом странном месте? Прежде всего представим их читателю.

Один, сидевший по левую руку от председательского кресла, был человек, возраст которого трудно было определить. В свете его звали Арчибальд Соммервиль. Знатное имя. Громадное состояние. Он был известен в Париже своей страстью к лошадям, говорили, что его конюшни были самые лучшие.

У него был крючковатый нос, маленькие, но живые и проницательные глаза, но главной отличительной чертой его наружности была необычайная бледность, так что при взгляде на его гладко выбритое лицо можно было подумать, что оно принадлежит статуе, а не живому человеку.

Человек, сидевший напротив Арчибальда Соммервиля, был, очевидно, англичанин, так как его верхняя челюсть имела типичную форму, которую карикатуристы на все лады преувеличивают. Но если глаз прежде всего останавливался на этой особенности, то главным образом потому, что над верхней губой виден был след ужасной раны. Часть правой щеки была оторвана каким-то снарядом, и, несмотря на то, что мясо было снова приращено, на щеке остался неизгладимый зловещий след.

Сэр Лионель Сторригэн был рыжеватым блондином. Его бакенбарды, того же цвета и необычайной длины, еще более усиливали почти отталкивающую странность его наружности, но большие голубые глаза, открытые и добрые, с лихвой искупали недостатки остальных частей лица.

Сэр Лионель считался лучшим стрелком в Париже и великолепным фехтовальщиком.

Двое других, очевидно, не принадлежали к одному классу с Соммервилем и сэром Лионелем.

При первом же взгляде на них можно было сказать, что это, разумеется, братья и даже больше — близнецы. Сходство между ними было поразительным. Одинаковые черные, коротко остриженные волосы, крупные, но красивые черты лица. По возрасту они были еще почти дети. Едва ли им было более чем по двадцать. Но их глаза выражали волю и доброту, а сильно развитые мускулы говорили о незаурядной силе.

Мы уже сказали, что сходство было между ними поразительным, но одно обстоятельство давало возможность самым надежным образом различить их.

Оба они были однорукими.

Но по странной случайности у одного не было правой руки, у другого — левой. Было ли это игрой природы или результатом несчастного случая, во всяком случае это выглядело очень странно. Руки были ампутированы почти от самых плеч, и пустые рукава были прикреплены к сюртукам лентами. Все звали их не иначе как Правый и Левый. Это были, конечно, прозвища, но они позволяли со всей определенностью различать братьев.