Николь Жамэ - Тайна острова Химер

Утомившись от множества людей, он пошел прогуляться по парку и спустился до частной бухточки, где тихо покачивался гидроплан, причаленный к понтону.

Мать Лукаса была там, она стояла на дощатом настиле лицом к открытому морю.

Легкий туман накрывал море белесой вуалью.

Пьеррик молча подошел к ней и, очутившись рядом, заметил, что ее трясет. Растроганный видом этой женщины, похоже, потерявшейся в этом мире, как и он сам, он снял пиджак и неумело накинул его на хрупкие плечики.

Элен вытянула вперед руку, пальцем указывая на север.

— Огонь… Огонь…

Голос ее звучал глухо и испуганно. Глаза лихорадочно блестели.

Заинтригованный Пьеррик всмотрелся в сумерки, стараясь различить огонь, о котором говорила Элен. Но на сколько хватало глаз, виднелись лишь туман, море и далеко-далеко — ближний берег острова Химер.

Как мог, Пьеррик попытался успокоить тревогу, природу которой не понимал.

Вдруг мать Лукаса вцепилась в его руку, сжав ее с неожиданной силой.

— Надо уходить… Быстро… Быстро… Лукас.

Тогда он легко взял ее за руку. Она не оказала ни малейшего сопротивления, и он ее повел туда, где продолжалось празднование.

Позднее, когда Элен спала, Лукас вновь обнял Мари, решив позабыть обо всем, что произошло.

— Еще пинту! — велел Кристиан низенькому официанту, чья рыжая шевелюра была еле видна над подносом, уставленным кружками с шапками пены.

Рыжик многозначительно покосился на картонные квадратики, накопившиеся под последней кружкой клиента. Еще одну пинту он, пожалуй, выдержит и способен будет расплатиться. Кристиан неуверенным жестом раздавил сигарету так, что сдвинулась пепельница. Он большими глотками допивал кружку и не заметил, как в паб вошла какая-то женщина. Она оглядела окутанный табачным дымом зал, увидела его и с выражением отчаяния и скрытого гнева на лице подчеркнуто умышленно села рядом, неодобрительно буравя его взглядом. Кристиан, хотя и оглушенный алкоголем, поднял голову.

— Анна… Какого черта ты здесь делаешь?

— А ты? В Ла-Рошели все ждут тебя на регате, а ты без предупреждения удрал!

— Как ты меня нашла?

— За дурочку меня принимаешь? Пропустить соревнования ты можешь только по одной причине — Мари.

Анна говорила с ним жестко, но хотела лишь одного: обнять брата, приласкать, утешить, развеять тоску. С отчаянием в голосе он пробормотал:

— Мари… Она сказала ему «да».

Анна, разделяя горе брата, погладила его по голове.

— Тебе нужно ее забыть, ты…

Она не успела договорить. Возбужденный алкоголем Кристиан грубо оттолкнул ее.

— Никогда! Я ни за что не допущу, чтобы она вышла замуж за этого типа! Я убью его, этого гада, убью!

— Остановись, замолчи!

— Отстань от меня! Ты не сможешь понять! Даже ее я предпочел бы видеть мертвой!

Мари расхохоталась над какой-то шуткой Лукаса, затем, запыхавшаяся и слегка под хмельком, покинула танцплощадку и села рядом с Эдвардом, предупредительно протянувшим ей бокал. Через два стула от них Алиса с горечью наблюдала за тесным согласием, установившимся между ее отцом и Мари. Она схватила с подноса бокал и одним глотком осушила его, заливая разгорающийся в ней гнев.

Лукас тоже присел за стол. Он оказался в плену у своего горячего поклонника Ангуса, шестидесятилетнего здоровяка, местного жандарма, очень ценившего его, как знатока преступлений на ритуальной почве. Усадив Лукаса за стол, он забрасывал его вопросами.

Громкий смех, донесшийся от места, где находились Эдвард и Мари, явился для Алисы последней каплей, детонатором. Годы душевного одиночества, огорчений, несправедливости, забытости вырвались наружу взрывом, бросившим ее к Мари. Крича и трясясь от ярости, она осыпала ее оскорблениями, повергнув присутствующих в состояние шока. Мари попыталась успокоить ее, чтобы не позволить ей испортить праздник. Но от этого неистовство Алисы только возросло. Она бросилась на Мари, требуя немедленно отдать ей платье Салливанов, обзывая ее узурпаторшей, вестницей несчастья, посягательницей на наследство… Эдвард обхватил дочь за плечи, но Алиса, заливаясь слезами, выплеснула накопившуюся злобу на своего отца.

— Не тронь меня! Ты мне отвратителен! В первый раз ты прикоснулся ко мне, да и то чтобы защитить ее! А ведь я твоя дочь, твой ребенок, но тебе на это наплевать, ты никогда меня не любил! Никогда!

Опустошенная, она с ненавистью бросила Мари последние слова:

— Я не позволю тебе здесь хозяйничать, Мари Кермер! Я избавлюсь от тебя, вот увидишь!

Резко повернувшись, она выбежала в парк. Шокированная Мари подошла к Лукасу, который попытался пошутить насчет взрывной смеси из алкоголя и ревности и попробовал уговорить ее не принимать близко к сердцу этот инцидент и угрозы Алисы. Но все-таки последняя фраза зловеще резонировала в ней.

Пока явно расстроенный Эдвард прилагал усилия к продолжению торжества, подгоняя слуг и оркестрантов, Дора, несмотря на полученные указания, не двигалась с места. Как и всегда, ничто не ускользнуло от ее острых глаз. Она быстро перехватила собиравшуюся удрать Келли, но ее дочь отбилась и исчезла вслед за Алисой. ПМ, ни слова не упустивший во время стычки, тоже незаметно удалился.

Видя, что присутствовавших уже не расшевелить и гости по одному расходятся, Эдвард предложил желающим продолжить праздник дегустацией лучшего напитка Салливанов. Винокурня находилась всего в трех километрах, и он сердечно всех пригласил туда.

— У меня другой план, — шепнул Лукас на ухо молодой жене.

— Неужели? — рассеянно отозвалась прижавшаяся к нему Мари.

Лукас уловил ее сдержанность. Мари призналась, что выходка Алисы вызвала у нее неприятный осадок и было бы крайне неблагоразумно и неосмотрительно оставить все как есть. За выплеснутой яростью и оскорблениями проглядывало страдание, и только этим можно было извинить эту крайность. Лучше всего — не позволить возникнуть осложнениям и откровенно переговорить с кузиной. Они просто обязаны помириться. Лукас признал, что устами Мари говорит сама мудрость, и согласился с предложением отправиться на винокурню, с тем чтобы Мари присоединилась к нему чуть позже. Свое соглашение они скрепили поцелуем, но тут появился Ангус, поклонник майора Лукаса Ферсена.

— Я подвезу вас? Право, это мне доставит удовольствие… Нет, кроме шуток…

Мари отказалась, но зато доверила ему самое дорогое — своего мужа. Польщенный жандарм оказал честь своему кумиру, пригласив того в старенький фургончик, пол которого покрывал слой из оберток от сандвичей, старых газет, раздавленных бутылок, пустых сигаретных пачек…

— Я перешел к селективному отбору мусора: здесь у меня пластик и бумага!

Лукас на прощание взглянул на Мари в зеркало заднего вида — он уже начал о ней скучать. Он увидел, как она входит в замок, и это его успокоило.