Николь Жамэ - Тайна острова Химер

Однако она никогда не жаловалась.

Будучи беременной, она с отвращением чувствовала, как в ней растет и шевелится отродье грубого мужлана. В довершение всего она опять разочаровала своего отца, произведя на свет не продолжателя рода, а обыкновенную девчонку, к которой Эдвард отнесся как к последнему щенку.

Как же после этого привязаться к ребенку? Как полюбить бедняжку Жилль, появившуюся на свет в атмосфере отвращения? А через несколько месяцев после рождения дочери муж наконец-то подарил ей долгожданную радость — он умер. Алисе пришлось разыгрывать горе. Единственное, что она умела хорошо делать всю свою жизнь, — это притворяться и лгать.

В этот раз она остро чувствовала опасность.

Маска бесстрастия, которая не сходила с ее лица из года в год, износилась, наступил предел ее способности обуздывать и скрывать свои чувства. И лишь план, созревший у нее, заставлял Алису сохранять спокойствие и хладнокровие. От него-то она уже ни за что не откажется, несмотря ни на какие препятствия.

Она чуть не вскрикнула, почувствовав руку на своем плече, но не пошевелилась и проглотила слезы, вызванные душевной болью, узнав голос отца.

— Прошу тебя быть поприветливее с твоей кузиной Мари. Я хочу, чтобы церемония прошла без осложнений.

Алиса резко повернулась и прямо посмотрела ему в глаза.

— Ты можешь мне сказать, к чему такое пышное торжество? Когда я выходила замуж, ты и половины не сделал.

Впервые Эдвард осознал, сколь велика душевная боль его дочери. И это его вдруг опечалило.

— Ладно, дочка, прости, я был не прав.

Эти слова, которых она не ожидала услышать, привели ее в замешательство, и у нее сразу зародилось подозрение, что он играет комедию, чтобы добиться ее расположения по отношению к Мари.

Она его запрезирала еще больше.

— Ты смешон! Эта девица будет вить из тебя веревки!

— Она ничего у меня не просила, — возразил Эдвард.

— Этого еще не хватало! Да она дергает тебя за ниточки, как куклу! — Алиса саркастически засмеялась.

— Я понимаю, папа. В ней есть все, чтобы околдовать любого… — послышался голос только что вошедшего в гостиную Фрэнка.

Алиса метнула в брата убийственный взгляд.

Свежевыбритый, после душа, он надел белый пуловер, который ему очень шел. «Соблазнитель готов действовать», — с отвращением подумала Алиса.

Она язвительно улыбнулась Эдварду.

— Скажи своему сынку, чтобы он не волочился за молодой, если не хочешь осложнений!

— Прекратите!

Тон Луизы, сидевшей в кресле, повернутом к камину, свидетельствовал о том, что его владелица всю жизнь командовала и привыкла к повиновению.

— Я не потерплю таких разговоров! Напоминаю, что только благодаря Мари и Лукасу Ферсену мы смогли достойно похоронить мою любимую Мэри.

— Беглянку, любовницу убийцы, наводчицу? Хорошенькая родословная! — проскрипела Алиса. — Если Мари Кермер унаследовала это, грош цена будущему нашей семьи.

— Я запрещаю тебе!.. — повысила голос старая дама, стукнув в пол своей палкой.

— Ты много лет запрещала нам упоминать о твоей любимой дочери, а теперь мы должны молиться на нее? Нет уж, только не я!

Луиза собралась было ответить, но тут дверь гостиной распахнулась, впустив девушку-подростка, угольный макияж которой подчеркивал бледность лица.

Красная прядь свисала на одну половину ее лица, остальные волосы, каштановые, небрежно удерживались длинной стальной заколкой. Тяжелые сапожки со шнуровкой усиливали ее худобу и подчеркивали невысокий рост. В довершение всего на ее бровях и в крыльях носа был пирсинг, а ногти покрывал пурпурный лак.

«Хорошо еще, что ее прабабка слепа», — подумала Алиса, без удовольствия меряя глазами дочь.

— Приветик… — бросила Жилль, плюхаясь на канапе.

— Поздоровайся с бабушкой!

Ледяной тон Алисы и ненавидящий взгляд, которым ее окатила дочь, лучше всяких слов говорили об их отношениях.

Девушка небрежной походкой подошла к бабушке, потом опять, зевая, уселась на канапе.

— Напоминаю, что у нас будут гости. Где ты шлялась?

— У меня есть дела поважнее… А лизать сапоги двум сыщикам вы можете и без меня.

— Не заговаривайся! — вмешался Эдвард, отметивший короткую удовлетворенную улыбку, адресованную матерью дочери.

— Я хочу, чтобы вы встретили наших гостей уважительно и пристойно, — продолжила Луиза.

— Кров, стол, свадьба, наследство… И улыбки к тому же! — едким тоном бросил Фрэнк.

— Сносить обиды — семейная традиция, тебе это хорошо известно, — поддержала его Алиса.

Луиза категоричным тоном положила конец словесному бунту:

— Мари — моя внучка. Мое решение предоставить ей место в семье, на которое она имеет право, бесповоротно!

Голос старой дамы, приглушенный эхом, раздался этажом ниже, в просторной сводчатой кухне, где священнодействовала экономка.

Шестидесятилетняя Дора, нервными движениями протирая графин, стояла возле каменного камина, труба которого сообщалась с трубой гостиной и служила хорошим резонатором.

Лицо ее напряглось. Вслушиваясь, она старалась не упустить ни слова.

— Мари — Салливан, как и вы!

Графин выскользнул из рук Доры и разбился на каменных плитах.

С лицом, побледневшим и искаженным от бессильной злобы, она медленно нагнулась и, не переставая вслушиваться, по одному стала подбирать осколки.

Доносившиеся до нее слова вонзались в сердце, как острые стекла, которые она методично собирала.

— Пусть все знают, что тому, кто не способен это принять, нет больше места в Киллморе!

После поставивших точку леденящих слов в гостиной воцарилось тяжелое молчание.

Жилль нервно колупала пурпурный лак на своих ногтях, кидая быстрые взгляды на мать, которая, казалось, превратилась в соляной столб. Она подыскивала способ незаметно смыться, когда створки застекленной двери, выходящей в парк, с шумом распахнулись. В гостиную ворвалась очень возбужденная сорокалетняя женщина.

Ее растрепанные волосы покрывал красный с зеленым шарфик. Она по одному смерила взглядом членов семейства Салливанов.

— Как вы осмелились? — с упреком проговорила она. — Завтра годовщина ее смерти, а вы в этот день устраиваете торжество?

Эдвард собрался ответить, но Фрэнк опередил его, раздраженно сказав:

— Это неприятное дело прекращено, мадемуазель Варнье. Оно нас больше не касается. Кстати, оно нас никогда и не касалось.

— Вы все виноваты! Все! И вы дорого заплатите за все, что сделали!

Со слезами на глазах она указала рукой на парк, где заканчивались приготовления.

— Я не хочу, чтобы эта церемония когда-нибудь состоялась! Я проклинаю эту свадьбу! Я ее проклинаю!

Застекленная створка со звоном захлопнулась за ней.

Снова наступило вязкое молчание.