Пол Макьюэн - Спираль

Японский магнат не просто вкладывал деньги в новые предприятия, а осторожно развивал связи с американскими внешнеполитическими ястребами, в том числе Лоуренсом Данном. Китано основал три неоконсервативных прояпонских научно-аналитических фонда, в одном из которых Данн бил баклуши в промежутках между правительственными должностями в Вашингтоне и периодами преподавания в университетах. Они прекрасно сработались и успешно строили оборонительный вал против китайской экспансии. Но конечно, наибольшим успехом стало избрание нынешнего проамерикански и антикитайски настроенного президента Соединенных Штатов.

Китано помог Данну отложить приличную сумму на черный день и постепенно довести ее до неприличной. Он также познакомил Данна с новыми удовольствиями, которые открываются перед людьми, наделенными большими деньгами и властью. Большинство коллег Данна старались держаться от Китано на безопасном расстоянии. Всякие истории и слухи о его роли среди японской военщины во время Второй мировой войны не прекращались даже сейчас. Биография Китано притягивала Данна, как свет ночную бабочку. За два десятка лет между ними сложились профессиональные и личные отношения, основанные на взаимном недоверии и любви к дорогому виски и дорогим женщинам.

Китано стоял во главе огромной финансовой империи. К нему прислушивалось самое могущественное правительство на планете. Он имел все, что только пожелает.

И тут старик дал маху.

Китано сидел в середине камеры совершенно неподвижно, как статуя.

— Он знает, что за ним наблюдают? — спросил Данн.

— Если и знает, не подает виду — ни разу даже не посмотрел вверх, ни одного подозрительного движения. — Роббинс покачал головой. — Странно все это. С утра вел себя как обычно.

— Покажите.

Роббинс нажал пару клавиш, и на втором экране появилось изображение с меткой времени 07:22. Китано приседал, делая физические упражнения.

— Каждое утро — полчаса физкультуры. После этого читает, пока не откроют доступ в комнату отдыха. Смотрит там телевизор. В этом помещении тоже есть видеокамера. Минутку — я выведу на экран утреннюю запись.

Картинка сменилась. Метка времени теперь показывала восемь часов четыре минуты утра. Китано в одиночестве сидел в кресле, уставившись, словно в трансе, на экран телевизора. Остальные заключенные держались поодаль, явно предпочитая не приближаться.

Данну не требовалось объяснять причины подобной осторожности. Вскоре после прибытия в Хэзлтон один из заключенных, посчитав японца немощным стариком, стащил его обед. Китано никак не отреагировал. Но через два дня жену этого парня, работавшую официанткой в Ист-Фишкилл, штат Нью-Йорк, избили до неузнаваемости. Труп пришлось идентифицировать по ДНК. Днем позже и самого заключенного нашли мертвым, со вспоротым животом. У Китано имелось неоспоримое алиби — он даже не покидал свою камеру. Никакие улики не связывали японца с двумя происшествиями, но остальные заключенные теперь сторонились его, как зачумленного.

Данн переключил внимание на экран телевизора. Китано смотрел телепередачу с напряженным вниманием.

— Что он смотрит?

— Минутку. — Роббинс нажал еще несколько клавиш, и экран разделился пополам. Теперь на правой стороне шли новости Си-эн-эн с той же меткой времени, что и на половинке Китано.

Си-эн-эн передавали репортаж из больницы Бельвю. Его вела симпатичная светловолосая дикторша с губами бантиком.

— Что она говорит? Звук включить можно?

— Конечно.

Громкий голос ворвался в комнату, и Роббинсу пришлось убавить громкость.

— …опроверг, что это каким-либо образом связано с инцидентом, который произошел сегодня с молодым японцем на Таймс-сквер, однако анонимный источник — сотрудник больницы — подверг это утверждение сомнению. Японец по имени Хитоси Китано, который оказался студентом Колумбийского университета, лишился среднего пальца на правой руке…

Китано фыркнул, услышав свое имя. Окружающие уставились на старика.

— Эй, это ж про тебя! — выкрикнул кто-то. — Китано! О тебе по телику говорят.

Узник поднялся, но пошатнулся, ему пришлось ухватиться за стул, чтобы не упасть. Он стоя досмотрел новости до конца, после чего решительно направился вон из комнаты. Остальные заключенные поспешно расступились перед ним в стороны.

— Вот и все, — констатировал Роббинс, снова включая изображение из камеры Китано. — Вернулся к себе, включил радио на волну новостей и с тех пор не пошевелился.

Данн вспомнил одну беседу с японцем почти десятилетней давности. Ни до, ни после в жизни Данна не было бесед важнее.

Тридцатишестилетний знаток внешней политики и семидесятипятилетний миллиардер обсуждали геополитические последствия применения биологического оружия, попивая, по обыкновению, дорогой скотч. Оба считали, что биологическая война фактически неизбежна. Технологии развивались с такой быстротой, что раньше или позже биологические атаки станут обычным делом между противниками.

Европа и Япония, разумеется, не применят подобные вооружения против Америки. У Советов имелись огромные запасы биологического оружия, но СССР, слава Богу, испустил дух.

Собеседники пришли к общему выводу, что китайцы пустят такое оружие в ход не колеблясь. Им даже угроза не нужна. Данн считал, что единственным способом избежать биологического нападения являлся «мир по-американски». Надо обезглавить коммунистическое руководство Китая и заменить его на послушное Америке.

Но как это сделать? Что остановит китайский каток, пока он не успел разогнаться?

Они ходили некоторое время вокруг да около, пока Данн не сказал прямо — надо применить узумаки.

Собеседники согласились друг с другом, что, как только США создадут противоядие, узумаки станет логичным решением проблемы.

Хотя прошло десять лет, Данн помнил беседу почти слово в слово.

— Где бы вы его выпустили? — спросил японец.

— Один из вариантов — в Харбине. Как если бы строительные работы разворошили могильник. Или чуть южнее, у биологического исследовательского центра китайского министерства сельского хозяйства. Пусть думают, что растяпы, работавшие с Узумаки, сами случайно его выпустили.

— Наподобие советского инцидента с сибирской язвой под Свердловском в семьдесят девятом?

— Точно.

Они вместе начали импровизировать, воображая дальнейшие шаги. Узумаки расползается по стране, границы закрывают. Все остальные государства, испугавшись эпидемии, прекращают туризм и сворачивают торговлю с Китаем. Власть Коммунистической партии и так ослабла, она держалась на двух подпорках — национальной гордости и обещаниях экономического роста. В один миг лишившись благосостояния, обозленные бессилием правительства перед распространением жуткой заразы, люди взбунтуются — сначала в сельской местности, потом в городах. Через несколько недель рухнет Госсовет, в стране наступит хаос. И тут на сцену выйдут объединенные американо-японские силы. Опираясь на противоядие и штыки, они быстро наведут порядок.