Кристина Ульсон - Золушки

— Из-за того, что она воровала?

— Из-за того, что она боялась странных вещей. Ей было тяжело общаться с людьми: она то уходила в себя, то злилась и бушевала, а потом садилась на пол и принималась рыдать. Ей снились жуткие кошмары о детстве, она просыпалась среди ночи, вся в поту, и орала от ужаса… Но никогда не рассказывала, что ей приснилось, мы могли лишь догадываться…

Петер вдруг ощутил жуткую усталость. Вот она, оборотная сторона работы полицейского: редко удается побеседовать о легких, беспроблемных людях…

— Сколько она прожила у вас? — спросил он.

— Два года. Больше мы не выдержали: она перестала ходить в школу, постоянно где-то пропадала без объяснений. Занималась противозаконными делами — продолжала красть, курила марихуану.

— Встречалась с молодыми людьми?

— Разумеется, но нас она ни с кем не знакомила.

— Что за информацию скрыли от вас перед удочерением? — нахмурившись, спросил Петер.

Биргитта как-то сжалась.

— Что она изначально была удочеренной, — ответила она спокойным голосом.

— Простите?

— Женщина, о которой шла речь в отчете социальной службы, не была биологической матерью Моники. Она просто ее удочерила.

— Но как же власти могли дать ей разрешение на удочерение?! — потрясенно воскликнул Петер.

— Проблемы у приемной матери Моники начались, как и сказано в отчете, после того как погиб ее супруг. Точнее, все наверняка началось намного раньше, но до этого она жила нормальной, обыкновенной жизнью — дом, работа, машина… Падение оказалось стремительным. В юности она явно вращалась в маргинальных кругах и потом быстро вернулась к старым друзьям, оставшись с девочкой на руках после смерти мужа и потери работы.

— А откуда Моника на самом деле? — спросил Петер.

— Откуда-то из Прибалтики. — Биргитта покачала головой. — Не помню, откуда именно, обстоятельства удочерения достоверно неизвестны…

Мозг Петера лихорадочно обрабатывал новую информацию.

— Но кто рассказал вам об этом? — спросил он. — О том, что она не родная дочь той женщины?

— Социальный работник, — вздохнула Биргитта. — Но документов я так и не увидела, ведь Моника — пример крайне неудачной работы социальной службы. Они должны были вмешаться куда раньше. Можно сказать, она пережила двойное предательство: сначала ее бросила биологическая мать, а потом — приемная… и возможно, не одна, но тут я ничего точно сказать не могу, — помедлив, добавила женщина.

Петер еще раз перечитал отчет социальной службы и вернулся к фотоальбому: маленькая семья в разных ситуациях — Рождество и Пасха, отпуск и пикники…

— Мы пытались, — дрогнувшим голосом произнесла Биргитта Франке. — Мы пытались, но ничего не вышло.

— Известно ли вам что-нибудь о дальнейшей судьбе девочки? — спросил Петер. — После того как она покинула ваш дом?

— Первые полгода она провела в какой-то больнице, пыталась сбежать оттуда раз десять, не меньше. Однажды даже пришла к нам… Потом ее поместили в еще одну приемную семью, но из этого ничего хорошего не вышло. А потом Монике исполнилось восемнадцать, и больше я о ней ничего не слышала… и тут вдруг эта фотография в газете…

— Но как вы узнали ее? — спросил Петер, аккуратно закрывая альбом и отодвигая его в сторону. — Конечно, она похожа на эту девочку, но все-таки… Почему вы так уверены, что это она?

— Кулон, — с улыбкой ответила Биргитта, но в глазах у нее стояли слезы. — На ней тот самый кулон, который мы подарили ей на конфирмацию, незадолго до того, как она покинула нас…

Петер быстро вытащил фоторобот женщины из Флемингсберга. Сначала он не обратил внимания на кулон в виде льва на довольно толстой серебряной цепочке. Биргитта открыла альбом на середине и показала на одну из фотографий:

— Видите?

Да, тот самый кулон! Теперь Петер окончательно убедился, что девушка, которую они ищут, и вправду Моника.

— Она помешана была на астрологии, — объяснила Биргитта, — поэтому мы и подарили ей кулон со Львом. Сначала она не хотела проходить конфирмацию, но мы уговорили ее, обещая хороший лагерь в шхерах и красивый подарок. Мы думали, что пребывание там пойдет ей на пользу, но, как всегда, ошиблись: она со всеми ссорилась и воровала вещи, как нам потом рассказали. Вот тогда-то мы и поняли, что больше не можем, — призналась Биргитта, убирая со стола кофейные чашки. — Воровать у своих друзей в христианском лагере — последнее дело! Но кулон мы ей оставили.

Петер записал личный номер Моники Сандер, указанный в отчете. Потом ему пришла другая мысль.

— Разрешите, я возьму отчет с собой и сниму с него копию? — спросил он, помахав бумагами.

— Конечно-конечно, можете прислать оригинал обратно по почте. Я стараюсь беречь документы всех детей, которые жили в этом доме.

Петер согласно кивнул, взял бумаги, встал из-за стола, протянул Биргитте визитку и попросил:

— Если вспомните еще что-то, пожалуйста, позвоните мне!

— Обязательно, — пообещала Биргитта. — Подумать только, — немного помолчав, добавила она, — как она могла впутаться в такую мерзость? В такой ужас?

— Нас тоже это интересует, — отозвался Петер, — очень интересует.

В Умео Фредрика Бергман добралась ближе к вечеру. Когда самолет приземлился, тело ломило от усталости. Включив мобильный, Фредрика обнаружила два новых сообщения. К сожалению, встретиться с бабушкой Норы и учителем литературы Сары Себастиансон она сможет только завтра. Фредрика взглянула на часы — почти полшестого, самолет задержался. Ну и ладно. Теперь ей некуда торопиться. Главное, чтобы завтра обе встречи прошли удачно.

Фредрика не успела перезвонить Петеру и рассказать о бывшем парне Сары Себастиансон, хотя и пообещала Алексу сделать это. Оставалось только надеяться, что ему все-таки передали информацию, необходимую для проведения допроса.

Несмотря на усталость, Фредрика ощущала непривычный подъем. Расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки, и что-то подсказывало ей, что они на верном пути. Интересно, где же все-таки Габриэль Себастиансон, наш бывший основной подозреваемый, подумала она. Вероятнее всего, мать помогла ему покинуть страну. Фредрику передернуло от одного воспоминания о встрече с Теодорой Себастиансон. Даже в самом ее доме было что-то отвратительное.

Вечернее солнце ласкало асфальт, когда Фредрика вышла из аэропорта, набрала номер Алекса и в ожидании ответа прикрыла глаза, подставив лицо теплым солнечным лучам. Кожу обдувал легкий ветерок.

Весенняя погода, подумала девушка. Даже воздух пахнет не летом, а весной!

Ни Алекс, ни Петер не ответили, поэтому Фредрика решительно взяла чемодан и направилась к ближайшему такси. Номер в «Стадс-отеле» она заказала заранее. Может, позволить себе бокал вина на террасе, сесть там спокойно и спланировать завтрашнее утро? Заодно можно поразмышлять о сообщении на автоответчике, оставленном дамой из Центра усыновлений…