Фред Варгас - Уйди скорей и не спеши обратно

Больше часа прошло в тишине, Данглар не решался произнести ни слова. Вероятность того, что в одежде Дамаса могут оказаться чумные блохи, была крайне невелика. Адамберг рисовал, держа на колене листок, лицо его было напряжено. Было половина второго ночи. В два десять раздался звонок Мартена.

— Обнаружены две Nosopsyllus fasciatus , — коротко доложил он. — Живые.

— Спасибо, Мартен. Это весьма ценные особи. Не дайте красавицам сбежать, а то вместе с ними все дело полетит к чертям.

— Красавцам, — поправил энтомолог. — Это самцы.

— Простите, Мартен. Я не хотел никого обидеть. Отправьте вещи обратно к нам, чтоб обвиняемый смог одеться.

Через пять минут судья, потревоженный от первого сна, дал разрешение на проверку.

— Вы оказались правы, — признался Данглар, устало поднимая грузное тело и потирая опухшие глаза. — Но все держалось на волоске.

— Волосок гораздо прочнее, чем принято думать. Надо просто тянуть осторожно, не выпуская.

— Но Дамас так и не заговорил.

— Заговорит. Теперь он знает, что дело его — табак. Он очень хитер.

— Не может быть.

— Может, Данглар. Он прикидывается дурачком, а поскольку он очень хитер, ему это прекрасно удается.

— Если этот парень знает латынь, я сожру свою рубашку, — пообещал Данглар, уходя.

— Приятного аппетита, капитан.

Данглар выключил компьютер, взял корзинку с котенком, пожелал всем спокойной ночи и вышел. В холле он столкнулся с Адамбергом, который нес из раздевалки раскладушку и белье.

— Черт, — проговорил Данглар, — вы что, собираетесь ночевать здесь?

— А вдруг он заговорит, — пояснил Адамберг.

Ничего не ответив, Данглар пошел своей дорогой. Что тут можно сказать? Он знал, что Адамбергу не хочется возвращаться домой, где все напоминало о недавнем происшествии. Завтра будет легче. Адамберг умел быстро оправиться от удара.

Комиссар разложил раскладушку и кинул сверху белье. В десяти шагах от него был сеятель. Человек, который рисовал четверки, писал наводящие ужас послания, разбрасывал крысиных блох, человек чумы, который душил и мазал углем свои жертвы. Эти угольные пятна, последний аккорд в спектакле, были его огромной промашкой .

Адамберг снял куртку, брюки и положил телефон на стул. «Да позвони же ты, заклинаю!»

Кто-то не переставая давил на кнопку ночного звонка, видно, дело было срочное. Бригадир Эсталер открыл ворота и впустил потного мужчину в костюме, застегнутом второпях, из распахнутой на груди рубашки торчали всклокоченные черные волосы.

— Скорее, старина, — пробормотал мужчина, вбегая в здание уголовного розыска. — Я хочу сделать заявление насчет убийцы, насчет человека чумы.

Эсталер не осмелился беспокоить комиссара и разбудил капитана Данглара.

— Какого черта, Эсталер, — проворчал Данглар из постели, — чего вы мне звоните? Разбудите Адамберга, он спит у себя в кабинете.

— Да, капитан, но если тут ничего важного, боюсь, он задаст мне жару.

— А меня вы, значит, меньше боитесь, Эсталер?

— Да, капитан.

— А зря! За десять недель, что вы работаете с Адамбергом, вы когда-нибудь слышали, чтобы он ругался?

— Нет, капитан.

— Ну, так и лет тридцать еще не услышите. А со мной все наоборот, и вы сейчас в этом убедитесь, бригадир. Будите его, черт бы вас взял! Ему сон не так нужен, как мне.

— Хорошо, капитан.

— Минутку, Эсталер. Чего хочет этот тип?

— Это паникер. Боится, как бы убийца его не убил.

— Мы же договорились больше не слушать паникеров. Их теперь сто тысяч по всему городу. Выгоните его и дайте комиссару поспать.

— Но он утверждает, что у него особый случай, — уточнил Эсталер.

— Каждый трус считает себя важнее других. Иначе бы и паники не было.

— Нет, он говорит, что его покусали блохи.

— Когда? — спросил Данглар, присаживаясь на постели.

— Этой ночью.

— Ладно, Эсталер, будите его. Я тоже еду.

Адамберг сполоснулся холодной водой до пояса, попросил Эсталера принести кофе — накануне им привезли новый кофейный аппарат — и ногой оттолкнул раскладушку в глубь кабинета.

— Ведите его ко мне, бригадир, — сказал он.

— Эсталер, — назвался молодой человек.

Адамберг покачал головой и достал блокнот. Теперь, когда сеятель пойман, у него будет время заняться этой ротой незнакомцев, которые работали здесь. Он записал: «круглое лицо, зеленые глаза, пугливый — Эсталер». Тут же добавил: «энтомолог, блохи, кадык — Мартен».

— Как его имя? — спросил он.

— Кевин Рубо, — ответил бригадир.

— Сколько лет?

— Около тридцати, — предположил Эсталер.

— Говорит, что этой ночью его укусили, так?

— Да, и он боится.

— Неплохо.

Эсталер проводил Кевина Рубо в кабинет комиссара, держа в левой руке чашку кофе без сахара. Комиссар пил без сахара. В отличие от Адамберга Эсталер помнил о таких мелочах, ему нравилось о них помнить и показывать, что он о них помнил.

— Я не клал сахар, комиссар, — доложил он, ставя чашку на стол, а Кевина Рубо сажая на стул.

— Спасибо, Эсталер.

Мужчина возбужденно почесал густую растительность на груди, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От него пахло потом, а запах пота смешивался с запахом вина.

— Раньше у вас не было блох? — спросил его Адамберг.

— Никогда.

— Вы уверены, что вас укусили сегодня ночью?

— И двух часов не прошло, я от этого и проснулся. И сразу к вам.

— В вашем доме есть четверки на дверях, господин Рубо?

— Есть две. Сторожиха нарисовала у себя на стекле фломастером, и еще у одного типа с шестого этажа.

— Тогда это не он. И блохи не его. Можете спокойно идти домой.

— Вы что, смеетесь? — повысил голос мужчина. — Я требую защиты.

— Сеятель рисует на всех дверях, кроме одной, прежде чем подбросить блох, — отчеканил Адамберг. — Это другие блохи. В последнее время к вам приходил кто-нибудь? Кто-нибудь с животным?

— Да, — ответил Рубо, насупившись. — Два дня назад приятель заходил с собакой.

— Вот вам и ответ. Идите домой, господин Рубо, и ложитесь спать. И мы тоже соснем часок, так будет лучше для всех.

— Нет. Не хочу.

— Если вы так волнуетесь, пригласите службу дезинфекции, — посоветовал Адамберг, — и дело с концом.

— Бесполезно. Убийца выбрал меня, и он меня убьет, с блохами или без. Я требую, чтобы меня защитили.

Адамберг вернулся к столу, прислонился к стене и вгляделся в Кевина Рубо более внимательно. Тридцать лет, вспыльчив, встревожен, в больших, темных выпученных глазах мелькает что-то неуловимое.

— Хорошо, — сказал Адамберг. — Он выбрал вас. В вашем доме нет ни одной четверки, из-за которой стоило бы тревожиться, но вы знаете, что он выбрал именно вас.

— У меня блохи, — проворчал Рубо. — В газете же писали. У всех жертв были блохи.