Джесси Келлерман - Беда

Джона отошел к камину, взял фотографию Венди с маленькой Ханной в чем-то вроде слинга. В левом верхнем углу отметился Джордж — пальцем, частично перекрывшим объектив.

За спиной Джоны сонный голос Ханны:

— Я тебя люблю.

Он не ответил. Она захрапела.

Собравшись с силами, Джона отнес ее наверх.

В шкафу у Ханны пряталась большая картонная коробка с надписью SYLVANIA, куда Ханна свалила накопленные за двадцать лет письма, поздравительные открытки, корешки билетов — бумажный след своей жизни. Тайные летние влюбленности, поддерживаемые перепиской, растягивались на первые полтора месяца школьного года. Приглашения в команды по софтболу из разных городов Штатов. Почему она не поехала в Калифорнийский университет, подумал Джона. Или еще куда-нибудь, где теплее, чем в Анн-Арбор. Открытка (БРЮССЕЛЬ) от Джорджа, раньше она не попадалась Джоне на глаза.

6-22-71 Дорогая Венди, в Европе жарко, мы живем в гостинице у вокзала.

Усевшись и поджав под себя ноги, Джона принялся выкладывать содержимое коробки в обратном порядке на пол. Ханна повернулась в постели, всхрапнула, затихла.

На дне коробки обнаружилась книга.

«Щедрое дерево» . [30] Детская книга с иллюстрациями американского писателя Шела Силверстайна (1964) — притча о любви и самопожертвовании, переведена на десятки языков.

Джона заглянул внутрь. На форзаце надпись:

Моей ХАННЕ на двадцатилетие.

Я люблю тебя, ты хороший человек. Всегда оставайся такой же.

Твой Джона.

В темной комнате Джона пересаживался до тех пор, пока не поймал луч лунного света, и при таком освещении прочел всю книгу от корки до корки. Дерево отдавало свои плоды и свои ветки, с него сдирали кору, на нем вырезали надписи, его спилили — и на все оно соглашалось во имя любви. В детстве Джона восхищался этой сказкой, теперь она его растревожила. Даря книгу Ханне, он имел в виду только хорошее: превознести ее бескорыстие, скромность точки, движущейся вдоль линии.

Он сидел в лунном свете и вспоминал свою Ханну.

День Колумба, первый курс. Они провели выходные вдвоем в хижине на озере Гурон — эту хижину арендовали родители подруги Ханны по команде. Маленький городок, рано закрывающиеся магазинчики. Ханна с восторгом перебирала второразрядный антиквариат, Джона играл в солидного мужчину средних лет. Ханна купила ему старинный портсигар, он ей — бижутерию. Поболтали с продавцом, он сказал им, что сезон закончился. Парень, который водит по лесу, в тот самый день перебрался в Боку. В супермаркете они запаслись продуктами и купили брошюру «Флора и фауна Верхнего полуострова». Покатались на машине по берегу, проехали мимо безлесного участка, на котором якобы было старое индейское кладбище. Ханна то и дело заглядывала в брошюру, опознавая деревья. Ели и осины, березы и белый кедр. Джона остановил машину, они отправились собирать чернику. Берегись ядовитого дуба, предостерегала Ханна, бывший скаут. А он и не знал, что она была скаутом, он пришел в восторг. Каждое новое знание о любимой — словно подарок.

В тот вечер Ханна приготовила на медленном огне лосося. Только три блюда она и умела готовить. Они распили полбутылки дешевого белого вина. Заниматься любовью перед камином — по идее романтично, а на деле пол жесткий, его давно не подметали, оба расчихались. Сдались и пошли в спальню, а к камину потом вернулись допить вино и поиграть в «Скрэббл».

Он выложил «нуль», она — «грязь». Он выложил «мясо», она — «яргх». Что за слово «яргх», возмутился Джона. Такой звук, сказала она. Какой звук, спросил он. Звук «яргх», сказала она.

Они вышли на балкон. Тучи собрались, но и звезды меж ними светили ярко. Поджимая пальцы в тапочках, Джона спросил: О чем ты думаешь?

Она сказала: О моей маме.

Оба притихли.

Он спросил: Ты замуж собираешься?

Она кивнула.

Он сказал: Так что?

Здесь так красиво, сказала она. Спасибо, что привез меня сюда.

Он улыбнулся: Твоя затея.

Она улыбнулась ему, и это, видимо, было ответом на его вопрос. Она сказала: Знаю.

Перед их глазами медленно смещались небеса.

Люди говорят, несчастных случаев не бывает, все навлекаешь на себя сам. Восхвалим свои ноги за высокий прыжок, свалим на ободранные коленки вину за то, что так быстро вращается Земля.

Воскресенье, 19 декабря 2004

Под конец первого полного дня на дежурстве одиночество начало сказываться. Сколько можно таращиться в телевизор, читать, смотреть на Ханну. Снег огромными мягкими хлопьями завалил наружные подоконники, в доме в полдень стемнело, а вскоре после полудня стал уходить и тот скудный свет, что еще просачивался в окна. Отопление работало кое-как, Джона не снимал толстые носки и свитер, Ханна куталась в одеяло, как супергерой в свой плащ.

Кошка потрогала Джону лапой за ногу, просясь на улицу.

Воздух аж звенит.

На миг ему стало жаль Джорджа, как мог он в чем-то отказывать бедолаге. Хоть в чем-то. Разве это жизнь. Но тут же он напомнил себе, что Джордж сам выбрал такую жизнь, отказавшись поместить Ханну в лечебное заведение. Он мог бросить выпивку, бегать трусцой, сесть на вегетарианскую диету. Его манера спать до полудня, запускать себя — все это проявилось раньше, уже после смерти Венди.

Ханна стеснялась отца. На выходные, на летние каникулы она неизменно приезжала в Скарсдейл, сколько бы Джона ни предлагал сам к ней приехать. Сяду на «Хатч», и через час я у тебя.

Нет, папочка нездоров.

Конечно, когда она сама заболела, ей стало все равно. Одна из странностей шизофрении — нормальное самоощущение вытесняется иррациональным. Весь мир против тебя, потому что ты такая важная шишка, а не потому что вышел голым на улицу.

К пяти часам Джона уже не знал, куда себя девать. С утра прошла бездна времени. Чтобы хоть голос свой услышать, он начал звонить по телефону. В первую очередь матери — и зря.

— Я сейчас же приеду, — заявила она, стоило Джоне признаться, что он уже сутки напролет питается яйцами. — Свожу вас обоих поужинать.

— Все в порядке, мама. Я уж лучше тут сам.

— Ты только что жаловался на одиночество.

— Для того и звоню, — сказал он. — Чтобы пожаловаться.

— Приехала бы, жаловался бы мне живьем, а не по телефону.

Он кое-как распрощался и позвонил Лансу. Тот гостил у матери в Амагансетте.

— На мне рубашка за девяносто девять долларов.

— Рад за тебя, — рассмеялся Джона.

— Это не моя, — пояснил Ланс. — Все мои вещи остались у нас в квартире, теперь я все беру у графа. Он задаривает меня, словно мне шесть лет. Он травку мне покупает — как думаешь, это очень странно?

— Не страннее всего, что с тобой обычно случается.

— Я так догадываюсь, — продолжал Ланс, — что он из тех парней, кто в восьмидесятые сильно баловался коксом. Носовая перегородка расплавилась, все дела. Во всяком случае, нос ему точно пластический хирург поправлял.