М. Роуз - Меморист

Пробовала ли ты играть в игры, лежащие в шкатулке? Они не дадут тебе ни минуты отдыха. Все, кроме одной. Что ты подумала? Что мой подарок оказался неудачным? И как ты отнеслась к моей просьбе сохранить его в память обо мне, даже если он тебе не понравится? Романтичной ты была, романтичной, надеюсь, остаешься, и я уверен, что ты выполнила то, о чем я просил.

Теперь ты поймешь истинную причину моей просьбы.

Если ты читаешь это письмо, значит, я скоропостижно скончался.

У моего давнишнего друга и покровителя архиепископа Рудольфа хранится запечатанный конверт, который он поклялся вскрыть только в том случае, если моя смерть будет подозрительной. В конверте письмо, в котором я прошу Рудольфа обратиться к тебе и попросить показать шкатулку с играми. У другого моего самого благородного и преданного друга, Стефана, также есть письмо со схожими распоряжениями — прочитать его только в том случае, если обстоятельства моей смерти будут крайне подозрительны. В его послании содержатся инструкции того, как открыть двойное дно шкатулки; в этом тайнике спрятано письмо, но не говорится, где эта шкатулка. Он должен лишь отправиться к Рудольфу и довериться ему.

И вот, мои друзья, теперь, когда вы собрались все вместе, когда вы открыли шкатулку, я расскажу вам, что я сделал.

Я спрятал флейту и ее музыку. Эту флейту мне дали члены Общества памяти в надежде на то, что я разгадаю тайну мелодии, которая, по их убеждению, открывает дверь в прошлое и показывает человеку его предыдущие воплощения. Восстановив мелодию и исполнив ее, я первым делом увидел, какими последствиями это чревато. Такой инструмент слишком опасен, чтобы отдавать его в руки тех, кто может использовать флейту в своих корыстных целях. В то же время он слишком ценен для человечества, чтобы просто его уничтожить. Поэтому я решил поведать эту тайну вам троим, чтобы она не была утеряна навеки.

Вот ключи; они помогут узнать, где спрятана флейта.

Сердце загадки хранится в шкатулке с играми, и этот ключ предстоит найти вам, Рудольф.

Как только ключ будет найден, ты, Стефан, сможешь открыть сокровище, потому что оно уже в твоих руках.

Что же касается музыки, ты единственная, Антония, сможешь ее понять. Я поступил так, как только мог поступить, и вручил музыку нашему повелителю и спасителю. Тому, кто освятил и благословил нашу любовь.

И еще одно замечание. Антония, если ты случайно найдешь это письмо, пожалуйста, убери его, забудь о том, что прочла его, и ни в коем случае не пытайся его расшифровать и начать охоту за сокровищами.

Знай, что я нахожу усладу в воспоминаниях обо всем том, что было между нами. Эти воспоминания приносят мне утешение. Мне тебя по-прежнему не хватает. Я постоянно думаю о тебе всем сердцем и душой. И я верю в душу. Теперь больше, чем прежде представлял возможным. Я заглянул в свою душу и увидел там многое: радость и печаль, возможности, использованные и упущенные, но самый величайший дар состоит в том, что я увидел там и твою душу. Теперь я понимаю, что мы, люди, еще даже не начали постигать то, что нам известно, но когда это произойдет, на нас ляжет такое невыносимое бремя, что под угрозой окажется само будущее человечества.

Л. В. Б.

Вена, Австрия

Суббота, 26 апреля, 13.08

— С вашим отцом все в порядке, — успокоил Меер следователь Фиске.

— Где он?

— В травматологической клинике, в Женеве. Произошло вооруженное ограбление. Из того, что ваш отец рассказал швейцарской полиции, а та сообщила нам, следует, что нападавшие использовали хлороформ, чтобы вывести из строя вашего отца и доктора Сметтеринга.

— Но с папой все в порядке?

— Да, пожалуйста, не волнуйтесь. Его отвезли в клинику только в качестве дополнительной предосторожности, он уже полностью пришел в себя. Чего, к сожалению, нельзя сказать о докторе Сметтеринге. Его состояние очень тяжелое.

— Что с ним? — спросил Себастьян.

Фиске покачал головой.

— Сначала мы должны предупредить его родных.

— Что было украдено? — спросила Меер.

Следователь снова покачал головой.

— Сожалею, но я не могу обсуждать с вами подробности дела.

— Вы общались с моим отцом?

— Нет, я разговаривал только с тем сотрудником полиции, который сопровождал его в машине «Скорой помощи». Если хотите ему позвонить, у меня есть номер телефона. Мой швейцарский коллега передаст трубку вашему отцу.

— Да, спасибо. — Меер взяла у Фиске листок бумаги.

— И еще один момент, который мы упустили дома у вашего отца. Мне нужен ваш адрес в Вене, а также номер телефона, по которому можно будет с вами связаться, — следователь раскрыл блокнот.

— Неужели вы подозреваете ее… — начал было Себастьян.

— Нет, мистер Отто, — оборвал его Фиске, — как не подозреваю и вас, однако и к вам у меня будет та же самая просьба.

Он протянул Меер блокнот и ручку и подождал, пока та запишет название гостиницы и последовательность цифр.

— Мой сотовый телефон еще не включен, но это его номер, — объяснила она.

— Все в порядке. А теперь, мистер Отто, давайте мы с вами продолжим в коридоре, дав мисс Логан возможность позвонить своему отцу.

После второго звонка ответил мужской голос. Меер попросила позвать своего отца, и в течение долгой паузы она попыталась, но тщетно, представить себе его на больничной койке…

— Меер, я очень сожалею, что именно ты обнаружила Рут. Милая моя, у тебя все хорошо?

Девушка тотчас же интуитивно откликнулась на отцовский голос — он был подобен сильному ветру, прогнавшему все остальные звуки, — и прикусила губу, чтобы сдержать свои чувства. Она уже давно не плакала и не собиралась расплакаться сейчас, когда за дверью ее ждали полиция, Себастьян и коллеги отца.

— У меня? Да, все в порядке. А как у тебя дела? Что произошло? Полиция говорит, это было ограбление?

— Да, но ты обо мне не беспокойся. Врач сказал, что грабители усыпили нас хлороформом. У меня немного побаливает голова… но ничего страшного не произошло.

По голосу отца Меер слышала, что он старается скрыть от нее свою усталость. Представив, как он сейчас выглядит, она решила, что у него на лице должна быть «маска» — так она сама называла непроницаемое, безразличное выражение, которому его научил его отец. Наследие гитлеровского режима. «Никогда не показывай глубину своих чувств. Не раскрывай себя. Не давай этим врагу оружие против себя».

Общаясь с дочерью, Джереми часто надевал эту маску. Меер понимала, что делает он это, чтобы избавить ее от ненужной боли. Отец старался скрыть от нее так много — свою тревогу относительно ее страхов, беспокойство по поводу тщетных усилий врачей принести ей облегчение, затем мучительное переживание на протяжении всех тех долгих недель, когда она лежала в больнице, вызванное неопределенностью относительно того, сможет ли она двигаться, когда срастется сломанный позвоночник. Позднее отец прилагал все усилия, чтобы скрыть охлаждение отношений с матерью, а затем развод. Но Меер знала, что разбило семью. То же самое, что сломало ей позвоночник.