М. Роуз - Меморист

Почувствовав что-то неладное, Себастьян остановился и положил руку ей на плечо.

— В чем дело?

Меер боялась что-либо сказать. И также боялась, осознала она, дуновения пронизывающего холодного ветра, терзавшего ее длинное бледно-лиловое с синим платье до щиколоток, отделанное кружевами…

Пересекая улицу к дому великого композитора, Марго услышала обрывок разговора двух прохожих, обсуждавших выпад царя Александра в адрес князя Меттерниха. Судя по всему, вчера глава австрийской делегации на конгрессе обвинил российского императора в том, что тот шпионит за всеми и каждым; в ответ на это царь пригрозил свернуть переговоры о судьбе Великого герцогства Варшавского, что оставалось одной из самых сложных проблем. Александр уже много лет мечтал присоединить эти земли к России, но Австрия и Пруссия выступали за возрождение древнего Польского королевства. Если эти слухи соответствуют правде и царь действительно развернется и покинет Австрию, планы Марго продать ему флейту рухнут. Пока что она даже еще не получила в свои руки старинный инструмент. Марго ускорила шаг, как никогда торопясь попасть к Бетховену. Она уже собиралась войти в дом, но тут снова почувствовала, что за ней следят. Это Толлер или человек, нанятый им, чтобы следить за женой своего партнера? Стараясь вести себя естественно, Марго обернулась, чтобы дать последнее распоряжение своему кучеру. Она успела заметить на противоположной стороне улицы тень, которая тотчас же метнулась в подворотню, скрываясь из вида.

Сделав над собой усилие, Меер возвратилась назад. В Баден наших дней. Для этого ей пришлось разорвать толстые веревки ее видения, опутывающие ее, — это потребовало полного напряжения всех сил. Первым делом она опустила взгляд на джинсы и полусапожки — да, бледно-лиловое платье исчезло.

После каждого наплыва подобных воспоминаний Меер злилась все больше. Непрошеные, они превращали в иллюзию ощущение того, что она способна контролировать свою собственную жизнь. Ей оставалось только собирать разрозненные отрывки в надежде на то, что когда-нибудь они предстанут единым цельным повествованием, после чего, может быть, оставят ее в покое.

Меер огляделась по сторонам, привыкая к окружающей обстановке, и при этом заметила слева какое-то движение. Не прячется ли кто-то в подворотне дома напротив? Неужели за ней следят не только в прошлом, но и в настоящем? А может быть, нечто такое, что она почувствовала здесь и сейчас, каким-то образом просочилось в ее подсознание?

— Что с вами? — встревоженно спросил Себастьян, беря ее за руку и провожая к скамейке. — У вас на лице снова то самое выражение, как будто вы увидели призрака. Я сейчас принесу вам воды.

Меер начала было возражать, но он уже ушел. Сидя на одной из многочисленных белых деревянных скамеек в Курпарке, молодая женщина почти не замечала посаженные ровными рядами деревья и безукоризненно ухоженные лужайки. Мимо нее проходили люди, птицы пытались своим пением отвлечь ее от того странного ощущения, будто за ней наблюдают.

Вернувшийся Себастьян принес бутылку холодной как лед воды и кивнул на играющего неподалеку скрипача.

— А он не так уж и плох.

Меер медленно выпила воду, слушая музыку. Затем Себастьян спросил:

— Вы до сих пор не пришли в себя, ведь так? Может быть, нам лучше отказаться от осмотра достопримечательностей?

— Нет, черт побери! Мы приехали сюда именно ради этого. Я хочу увидеть, что в доме, и осмотреть лес.

— Вы уверены, что здесь что-то есть, ведь так? — Себастьян кивнул в сторону окрестных холмов. — И это что-то ждет, когда вы его обнаружите?

На прозрачном голубом небе не было ни облачка.

— Я не знаю, во что мне верить. Вот что больше всего мучит моего отца.

— Меер, вы ничем не мучите своего отца. Разве вы не видите, как он на вас смотрит, как с вами говорит? Вы отрада его жизни.

На лице Себастьяна Меер увидела страдания несчастного отца. На него давила долгая, изнуряющая болезнь сына, и ей захотелось узнать, похожи ли его переживания на то, что чувствовал ее отец.

— Вы ждете, что я найду флейту, чтобы вы сыграли на ней для своего сына, ведь так? — Наконец она высказала вслух то, что думала. — Вот почему вы так самоотверженно помогаете мне, вот почему вы подружились с моим отцом?

— Это ваш отец предложил мне свою дружбу.

— Но только из-за вашего сына.

— Вы говорите это так, как будто есть что-то плохое в том, что ваш отец помогает мне, а я хочу помочь Николасу. Разумеется, именно так я и познакомился с вашим отцом… когда искал средство вернуть своего ребенка. Разве это плохо?

— Нет, извините. — Меер снова была сбита с толку. То она видела Себастьяна отчетливо, то его словно затягивала темная пелена.

— Но… да, если… когда вы найдете флейту, я сыграю на ней для своего сына. А разве вы сами этого не хотите? Разве вам не хочется сыграть на этой флейте и, наконец, восстановить целиком все свои воспоминания?

— Вы убеждены в том, что если флейта существует, она действительно способна возвращать в прошлые жизни?

— Нет. А вы убеждены в обратном?

— Я уверена только в том, что для меня нет ничего определенного. После долгих поисков я в конце концов смирилась с этим.

— Однако сейчас произошло нечто такое, что заставило вас пересмотреть свои взгляды?

Меер пожала плечами. Она просто не знала.

Себастьян стоял так близко, что Меер ощущала исходящий от него аромат имбиря и апельсина. И снова ее захлестнуло стремление шагнуть к нему еще ближе, приправленное чувством тревоги, говорившим держаться от него подальше.

— Далеко отсюда до дома Бетховена? — спросила Меер, горя нетерпением попасть туда.

Лучше достигнуть какой угодно конечной цели, даже если это окажется лишь еще один запутанный лабиринт. Любое движение предпочтительнее стояния на месте.

По адресу Ратхаусгассе, 10, стоял маленький дом розовато-песочного цвета с зелеными ставнями на окнах. Два этажа, остроконечная крыша с развевающимся флагом, а у двери мемориальная табличка, такая же, как и на доме Бетховена в Вене.

Наверху в прихожей толпилась группа туристов, и Меер огорченно взглянула на Себастьяна.

— Если хотите, можно подождать несколько минут, пока они не уйдут.

— Да.

Однако, как выяснилось, группа уже уходила, так что меньше чем через минуту Меер и Себастьян вошли внутрь и подошли к столику, за которым продавала входные билеты молоденькая девушка с воткнутыми в уши наушниками, кивавшая в такт своей музыке. Здесь, как и в мемориальной квартире в Вене, меры безопасности практически полностью отсутствовали; за порядком рассеянно присматривали безмятежные студенты. Из двери лились божественные звуки сонаты Бетховена, и пока Себастьян покупал билеты, Меер гадала, какую музыку девушка за столиком предпочитает этой божественной мелодии.