Андрей Измайлов - Трюкач

Давай еще по одной – за твое благополучное возвращение!

Давай!… Теперь давай еще по одной – за твое ритмичное проживание!

Мерджаняну бы вернуться живым-здоровым из Баку.

Ломакину бы прожить здесь, в Питере, неделю – ритм обещается бешеный. Правда, не в постельном смысле.

– За неделю точно управишься, Алескерыч? А то я к выборам хочу успеть. Надо проголосовать! – играл в законопослушность Гурген, тонко обозначая дату возвращения.

Не торопись, Джамалыч. В крайнем случае я за тебя проголосую. Был бы выбор.

В твоем выборе я не сомневаюсь. Голо… совать как будешь? С… писком?

Балансируешь паузами между слогами – и лихо оступаешься в препохабие: голо совать с… писком.

(Был бы выбор… Он выбрал Антонину. Она выбрала его… Не до глупостей, Ломакин, не до глупостей!).

Чтобы голо… совать с… писком, Алескерыч, ты хорошо кушай! Лобио кушай. Орехи там, в лобио. Еще чернослив у меня есть, на кухне-пакет с Девичьей башней найдешь. Потом, благодарить будешь!

Найду, чем заморить червячка, не беспокойся – и Ломакин чуть не поперхнулся упомянутым лобио. Горячая шутка.

Но Гурген пропустил мимо ушей. Слишком далекие ассоциации. Далекие-близкие. Для Гургена – да, далекие.

Шутка Антонины. Когда у них с Ломакиным произошло все, что только может произойти, она мельком глянула на ломакинское увядшее достоинство и хмыкнула: Что? Заморили червячка?. Почти обидная реплика, если бы она сама не была… м-м… инициатором (на фуршете-то! в Доме кино на Толкачева, или как теперь называется?!) и если бы после этой реплики сразу же не взялась за интенсивное воскрешение… червячка.

Кушай, кушай. Не голодай, а кушай. Чтобы в форме быть! Знаешь, какая разница между Кавказом и Россией? Они пьют и закусывают, а мы с тобой кушаем и запиваем. Ты меня когда-нибудь пьяным видел? И я тебя – нет!

Гурген льстил и себе, и Ломакину. Оба на исходе ночи были хороши. Себя как в, зеркало я вижу, и это зеркало мне льстит. Зеркало: Ломакин видел Мерджаняна, по документам – Ломакина, Мерджанян видел Ломакина, по документам – Мерджаняна. Всего на недельку. Каждый из них должен быть в форме!

Для Гургена быть в форме при перелете Санкт- Петербург – Баку означает надраться до полубеспамятства – память о погромах, даже если их удалось избежать… Баку. Разумеется, не по паспорту бьют, а по морде. Лицо у Гургена – усредненно-смуглое и усредненно-кавказское. Как, кстати, и у Ломакина. Ну, более кавказское, чем у Ломакина, но не более армянское, чем у коренного усредненного бакинца, – город полу-, четверть- и многокровок. Характерно, что Ломакин, только осев в Питере году в семьдесят пятом, очень не сразу, очень постепенно вдруг узнал: оказывается, существуют евреи, и эти евреи совсем даже не то, что не евреи. Таким образом… накладка почти исключена, Гурген. Лети. Каждый бакинец владеет минимум, тремя языками: русским, азербайджанским, армянским… ну, в школе еще – английский, немецкий. Это вряд ли, это сомнительно – за англичанина-немца не сойти, учитывая учпедгиз. Зато в остальном можно не опасаться. Можно почти не опасаться. Вряд ли, конечно, в обозримом будущем аэропорт Вина скажет прибывающим Бари галуз! но Хош гяльмишсиниз! Гургену обеспечено. Не армянское Добро пожаловать! так азербайджанское. Баджарана – джан гурбан! М-м-можешь – де-е-елай!… И тем не менее перед посадкой на рейс лучше отключить защитные реакции и включить бесшабашность. Сам-то знаешь, что – Гурген. Сам-то знаешь, Что – Мерджанян…

Так-то. Это проблема Гургена. И пусть он полагает: проблема Ломакина – НЕГДЕ. Пусть. Не посвящать же. Дружба – есть способность не посвящать друга в проблемы, которые он все равно не в силах решить. Решил бы свои!… Вот и пьем и закусываем, то бишь кушаем и запиваем! Жеребятимся настолько откровенно, насколько возможно меж близкими-давними друзьями.

Но к утру посиделки утомили. Ломакин склабился, маскируя сведенные зевотой челюсти. Судорога недосыпа, нетерпения, ненависти. Скорей бы уже – Гургена в такси, скорей бы уже – самому на топчан хоть на пару-ройку часиков. В отличие от Гургена, держать себя в форме для Ломакина – не напиться, а протрезветь. И…

И пусть Слой считает: именно Ломакин настолько сдрейфил, что, несмотря на гнусавые предупреждения, продрейфовал аж в Баку – ну да, время собирать камни, драгоценные. Деньги-деньги-деньги. Нужны деньги! Срочно!… Весьма правдоподобно: Газик! У меня беда… – Ва! Приезжай! – Газик! У меня серьезная беда! – Ва! Тогда быстрей приезжай!. Если бы Газик мог помочь!… Ха! Деньгами? Какие там теперь деньги? Даже не рубли. Манаты. Откуда (не оттуда ли?) и пошло: забирай свои манатки и уматывай на все четыре!

Удачно, удачно! Удачно получилось – Гургену припекло в Баку лететь! Вперед! Условие: по прибытии – телеграмму. Кому? Хоть кому! Да вот… соседям, что на Раевского: мол, долетел, сожалею, но с обратными билетами пока никак, могу задержаться… не сочтите за труд лишний раз опрыскать кактусы, ваш Ломакин. Дурацкая телеграмма свихнувшегося коллекционера суккулентов. Оно конечно, Ломакин мог звякнуть в свой Баку и уговориться о такой-подобной молнии с кем угодно из прежних знакомцев, и ее подлинность-бакинскость ни о чем не говорит: сам небось где-то тут залег. Но! У Слоя всяко существует возможность, прошерстить списки отлетевших в мир иной, то есть в ближнее зарубежье, удостовериться: да, убыл такой Ломакин именно тогда-то именно туда-то. Существует возможность у Слоя? Да. Если Антонина не лукавила по поводу возможностей Слоя-Солоненко. Не лукавила. Кудимов… Костанда… Гавриш… Хм, Ломакин…

Ломакин, возомнивший себя неприступным утесом! Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Всего разок и ночевала, Антонина. Назовем: ночевала. Кулуары Дома кино – час, полтора, два… Сколько длилось? Ах, знаете ли, миг! Ах, знаете ли, вечность! Не до глупостей, Ломакин!… И Антонине – отнюдь не до глупостей, однако предупредила и не слукавила.

Так что улетел Ломакин – убедись, Слой, сверив список пассажиров. И дома, на Раевского Ломакина нет – убедись, Слой. Разумеется, не сам. Разумеется нагрянут вдруг очередные гости-беженцы: а ключ он у вас, соседи, не оставлял? а не предупреждал про нас? и записки нет? тогда мы так поживем. Записки не оставлял, вот только телеграмма… живите… что ж. Соседи привыкли: у Ломакина – базар-вокзал…

Был вариант добраться до Пулково на гургеновском вольво. Но Гурген запланированно надирался – куда ему за руль? И Ломакину куда за руль – не в одиночку же Гургену надираться. Так что – такси.

Такси просигналило в срок – четыре сорок пять. Гурген приосанился, изображая собой трезвый и здоровый организм, которому ночная доза нипочем. Выглянули в окно – желтая Волга, такси. Да, вызов Шашечек на дом – услуга дороговатая, зато обоюдная гарантия: таксеру – что не случайный пассажир, способный удавку на шею набросить: пассажиру – что не обчистят до табачных крошек в карманах. Через диспетчера – и адрес вызова, и номер машины, пришедшей по вызову.