Андрей Измайлов - Трюкач

И громко бросил трубку. Сказать по-азербайджански действительно это – язык, отказал, из головы напрочь вылетело. А времени на то, чтобы вспомнить и грамотно выстроить упрек, не было – пауза бы затянулась до подозрительности. Потому он и выпалил Вятяна дага… на автомате, что засело, то засело. На всю жизнь: лозунг, настырно призывающий, как ни глянь в окно, с бакинского детства-отрочества-юности.

Ежели у НИХ есть еще и специалисты-полиглоты, знающие фарси, то-то охренеют!! С чего бы это напарник азерботов вдруг заявил своим гардашам: Дадим Родине больше продукции лучшего качества и с меньшими затратами!. Да еще таким тоном! Но, скорее всего, нет у НИХ знатоков фарси. И решат ОНИ: объявился еще кто-то из азербайджанской мафии, то, ли с собой звал, то ли сам сейчас явится. И в том, и в ином случае пора делать ноги. Впрочем, не мешает и пронаблюдать издали за подъездом: явится?

Потому Ломакин не спешил. То есть он спешил, он даже покусился на гургеновскую вольво. Но, прибыв на место, уже не спешил, Поспешишь… Смешно, согласился он, вчера с Газафаром. Гурген у Газика, Ломакин у Гургена, а у Ломакина?… Кто у Ломакина? Ключ-то, он специально оставил у соседей: ишь, суккуленты поливать! Да им, суккулентам, одного полива в месяц достаточно, и за то спасибо! Приучены к апшеронской суши. И эфедра. И очиток. И молодило. И гармола… иначе – могильник. Могильник, значит.

Ключ он оставил с упреждением: если поинтересуются, то убедятся, он улетел, он в Баку.

Кто же первым обратился к соседям? Гости от Газика или гости от Слоя-Солоненко? Дышали в трубку определенно солоненковцы. С чего бы газанфаровцам дышать и молчать? А с чего бы солоненковцам торчать в квартире? Зашли, убедились, ушли. Нет? Час бубны, само собой, давно наступил, однако было бы из кого и что выколачивать – хозяин-то далековато, через недельку вернется, через недельку и приходите. Другое дело, то и в самом деле смущающиеся Октай-Гылынч-Рауф. Но не до онемения ведь!

Мнительность? Нет. Наработанный условный рефлекс. Да что там! Безусловный! Двадцать лет съемок! Опыт. А опыт говорит: убрать каскадера, – полсекунды. Либо сам промедлил и – до свиданья, дорогой! Либо по отношению к тебе промедлили и – опять же, прощай! Либо… чудится: скорость авомобиля-лошади-секача-бронепоезда выше расчетной-обговоренной. И мысль, не грохнуть ли решили? Худший случай. Связи утеряны, кураж исчез. Уходи. Так Алик Садовников ушел. От греха подальше.

– Так что не мнительность. Ему, Ломакину, не чудится, он не шизофреник Садовников, он, черт побери, почти осилил «Час червей»! И не осилил по совсем иным причинам, чем мандраж перед сложно заряженными трюками. И теперь надо бы, осмотревшись по месту, сделать не весьма сложный трюк, всего-то полюбопытствовать: как там, в квартирке, без хозяина живется. И кому, собственно?

Квадратная лужа у Позитрона кишмя кишела бронзой и брынзой обнаженных тел. Ненормальные, сказано же: купаться категорически запрещено! Мало вам кишечных палочек и прочей дряни типа цветов на воде, так и позитроновцы сливают сюда же всяческое, божась, что не сливают. Вряд ли, вряд ли. Среди свихнувшейся от жары голытьбы – вряд ли. Хотя… этот… с пузиком и биноклем? Этот человек высматривает на пляже… Н-нет, этот человек высматривает на пляже голо… систых девиц. Раскованность и естесственность, да, ура! Миновали времена, когда родитель предъявлял учителке претензию. Вы сказали моему ребенку: будем рисовать чучело Пушкина?! а та, рдея, оправдывалась: Не могла же я ребенку сказать – бюст!. Нынче дамочки на пляже предъявляют бюст хоть кому. Голосистые. Но ощущаешь себя не в секс-шопе, а в общественной бане, куда ненароком заскочил не в свое отделение. Красивый бюст – еще поискать и поискать. Редкость. Вот Антонина…

Стоп! До тоголь, голубчик, было? Проследи траекторию, Ломакин, и решай.

Проследил. Н-нет. Который с пузиком ни по какой траектории за твоим подъездом не может следить, не может. Следи дальше – и ты, с пузиком, и ты, Ломакин. Каждый о своем.

Машин у дома несколько. Волгу он знает, сам помогал владельцу починять этот примус. И Оку – знает отставник на ней. Вот Москвича такого не припомнит, но тот пуст. И жопик незнакомый, ярко-оранжевый жопик, приметный. И внутри паренек. Пиджак зеленый, прилизанность русого ежика – имидж, сменивший грубые турецкие кожаны и почти лысый бокс.

Станет ли уважающий себя бандит разъезжать на жопике? Почему нет? Если он – простая шестерка, коей велено: сидеть и глаз не спускать! Закончится смена, хоть на БМВ уезжай, а пока… Да и не так плох жопик, как его малюют. Зазря, что ли, в Шансе то и дело мелькает: Возьму на выгодную работу шофера с Запорожцем?! Маленькие хитрости большого бизнеса: кто не поленится грабануть жопик? всякий поленится! что с него возьмешь! не мешки же с деньгами он перевозит! Во-во… Почему бы?

Итак, жопик. Кстати, у жопика траектория как раз подходящая – ломакинский подъезд на контроле. Даже если он, жопик, случаен, наблюдение запросто может вестись из окон того же точечного дома рядом. И обсмотреть окна, как полагается по науке, – никак. Не исключено, заметит, но и будет замечен. Ломакин, если угодно, все же каскадер, а не опер.

Значит… Действуй в силу своих каскадерских возможностей, не в свои сани не садись, не опер, чай!

Ломакин вошел в крайний с торца подъезд. До собственного – четыре. Пятый. Хорошо, что его окна выглядывают на противоположную сторону. Хорошо, что тополя вымахали в полный девятиэтажный рост. Хорошо, что этаж у Ломакина последний под крышей. А он уже на ней, на крыше.

Ч-черт. Внизу-то безветрие, а здесь – рвуще, сдергивающе. Была бы талька… Вчера только Улдиса поминал, вчера только про кирпич, склонный к выкрашиванию. Да-да, лучший каскадер – тот, кто может совершить трюк, не совершая трюка. Что ж, обстоятельства вынуждают поступить не лучшим образом.

Он шел, пригнувшись, считая подъезды по коллективным антеннам. Ступни ненавязчиво, но вязли в размягченном жарой битуме. Это плохо, сообразил он. Это следы, если что. А что – если?!. Сейчас узна-аешь. Если не сверзишься. Не должен…

Он поискал глазами какую ни есть крепежку – обрывок антенного кабеля, веревки. Вылизано ветром. Разве вот проволока, которая внатяг, шатром, удерживает антенну? Это даже не проволока, скорее прут. Берите прут каким секут. Эх, нет с Ломакиным его, с позволения сказать, спецснаряжения! Рукавицы очень бы не помешали. И плоскогубцы. Ну, и шлем:… М-да, расхожая каскадерская, шутка-прибаутка: прыгаю из-под купола, лечу и чувствую, что вниз недокручиваю, недокручиваю, и тогда начинаю вверх выкручивать, выкручивать… Девять этажей, шлем – защита психологическая. Да что ему – впервой?! Эх, был бы внизу не асфальт, а была бы там хотя бы подушечка из обувных коробок… Впрочем, Лешу Гарина подушечка не застраховала – в Тулузе. Всего не предусмотришь, даже если предусмотришь все. Тот самый злополучный лет со стрелы башенного крана – вниз, оземь. Не оземь, разумеется, – на коробки из-под обуви. Наши всю жизнь пользовались для подушечки коробками обувной фабрики Восход или там Скороход. Спецснаряжение… понимаете ли! Растолковали французам, сколько нужно коробок, – те привезли. Сложили, скрепили. Пошел!… Позвонок пополам, Леша Гарин инвалид, жена возит на каталке… Коробок – расчетное количество, высота – расчетная, траектория – расчетная. А вот картон у них, у французов, помягче. Впрочем, насчет коробок – лишь одна из версий. Прыгали-то вдвоем, а калека – один Гарин…