Алексей Антонов - Ёж

— Борь, дай сижку, я свои в лагере оставила. — Юля уже было направилась к нему, но он остановил ее.

— Здоровее будешь, и… детям курить вредно. — Он развернулся и быстрым шагом отправился прочь.

— Злодей. — Она не сильно-то и хотела курить, но запах табака, донесшийся до нее, разбудил желание, придется теперь мучиться до самого вечера, пока они не вернутся в лагерь.

Юля подошла к рюкзаку и вытащила из него рацию. Первые дни, только получив эти игрушки, они забивали эфир ежесекундно, пока Миллениуму этот цирк не надоел, и он обещал более не менять им аккумуляторы до самого возвращения на Большую землю, теперь приходилось экономить, хотя обе знали, что батарей хватит на месяц беспрерывной болтовни.

— Жень, ворчун к тебе топает, хватит светить своей попой на полтайги. — Она присела у теодолита, оторвала травинку и сунула ее между зубов, желание курить нарастало.

— Сейчас, уже одеваюсь… — Юля невооруженным глазом видела, как Женя нехотя встала у теодолита и начала натягивать на себя трусики.

— Погоди, не одевайся, — эфир разорвали помехи, голос едва пробивался сквозь них, — я бегу к своему теодолиту, Женя, притормози. — Это был Сандаль, он был в своем репертуаре. Все они знали, что его точка находится вне пределов видимости и скрыта широкой грядой холмов, он прогонял параллельный ход для путей обеспечения.

— Ага, сейчас, — Женя говорила, слегка растягивая слова, получалось весьма томно, если не считать ее детского голоска, — встану во весь рост и помашу тебе ручкой. — Она была прирожденной кокеткой и заигрывала со всеми мужчинами, что были ей симпатичны, надо сказать, что Миша с Борей были аполлонами геодезической науки.

— Женька… — помехи прервали Мишу, — попрыгай, я не вижу тебя, пигалица ты наша. — Он засмеялся, Сандаль не упускал возможности подколоть Женьку насчет ее роста. Она была весьма миниатюрная и аккуратная девушка, ее едва было видно из-за установленного теодолита на треноге, хотя в ее распоряжении было еще как минимум четыре года, говорят, люди растут до двадцати пяти, не меньше.

— Придурок! — она сказала это без злобы, смакуя и растягивая каждую букву. — Вечером с Юлькой разденем тебя в дурачка, там посмеемся.

Эфир взорвался смехом.

— Деточка, тебе не обыграть меня, даже если тебе это снится.

— Ладно, хватит эфир забивать, — это был Миллениум, — Юля, собирай теодолит и двигай на точку, Женя, одевайся без пререканий…

— Миша уже бежит вприпрыжку на следующую точку, — закончил за него Сандаль.

— Да оделась я уже! — Женька не могла не вставить свое словцо напоследок.

Юля начала снимать теодолит с треноги, ей предстояло запаковать его и передвинуться на следующий опорный пункт, в километре от того, на котором она находилась. Минут через пятнадцать, взгромоздив на себя всю эту тяжесть, она начала спускаться с холма. По-прежнему хотелось курить, она даже чувствовала запах табака, что оставил тут Боря. Засунув руку в карман, она извлекла жвачку и закинула ее в рот, чтобы хоть как-то отвлечься от этих мыслей.

Вообще, недавно приобретенная профессия ей нравилась, но она не представляла себя вечно скитающейся по горам и долам с теодолитом за спиной и треногой на плече. Это была профессия для прирожденных холостяков, ей же хотелось домашнего тепла и уюта. Однако, когда они с Женькой начали искать работу, ничего стационарного для начинающих геодезистов не нашли, и в то же время их приняли с распростертыми объятиями в РосГео. На мизерный оклад и процент с выполненных работ, как-никак они были всего лишь, как говорил Боря, «туристы-практиканты». Туристы — потому что не задержатся надолго, практиканты — потому что, кроме того, как вертеть теодолит в руках, они, по его мнению, больше ничего не умели. Толика правды в том была, они мало понимали в той работе, которую сейчас выполняли, знали лишь, что Сандаль делает съемку местности для коммуникаций, они же втроем снимали местность для высоковольтной линии. Как все это сводил Миллениум воедино, они даже представления не имели, но вечерами, когда они развлекались партейками в дурачка, Боря садился у костра, разбирал все записи и начинал вводить измерения в единый журнал расчетов, помечая точки на карте. Уж он-то получал за свою работу совсем немало, в родной Пышме у него было две квартиры и неплохая иномарка во владении, причем не кредитном. Этакий маленький олигарх, который зарабатывал все своими руками, ну и если подумать, то и головой тоже. Начал он ездить по северам еще студентом, и ездит до сих пор, не имея ни жены, ни детей, хотя у геодезистов есть присказка о том, что у каждого из них в городах, которые они посещали, есть маленькая, но семья. Юля так жить не собиралась, она не представляла себя, тридцатилетнюю, на месте Бори, обучающую вновь поступивших сотрудников или студентов-практикантов, слоняющуюся по лесам и фанатеющую от этой романтики. Она собиралась поработать годик-другой в «поле», а потом, набравшись необходимого опыта, найти более или менее стационарную работу в Екатеринбурге. У Женьки были аналогичные планы, но вряд ли эта хрупкая мини-дамочка продержится больше одного-двух выездов на природу. Женя была утонченной девушкой, этакая Барби российского пошиба, носочки-платочки, рюшечки-косички…

Юля остановилась на новой точке и осмотрелась. Боря был прав, когда говорил о топоре: ни одной предыдущей точки видно не было, все перекрывали молоденькие березки, вырубкой коих ей сейчас предстояло заняться. Она установила теодолит, отцентровала его по всем правилам, осмотрела в трубу предполагаемый фронт работ — рубить предстояло немало. Миллениум не иначе как специально отправил ее на эту точку, она располагалась меж двух небольших холмов, разрез которых порос березняком. Она раскрыла свою походную сумку и извлекла из нее топорик.

— Эх, чем дальше в лес, тем больше дров. — Юля взмахнула топором и рубанула по первой березке, та легко поддалась и с легким шуршанием опустилась на землю, подрубленная почти у самого корня. За первой последовала вторая, затем третья, рубить было не так сложно, как ей это представлялось в самом начале.

— Ты так всю тайгу вырубишь, Юль, — на одном из холмов стоял Боря, — рубишь только те, что стоят в створе, остальные-то за что?

— Да я так и делаю! — Юля с видом «не мешай и отвали» рубанула следующую березу.

— Ладно, только я буду вон там, — он махнул в противоположную сторону, — ты, конечно, можешь рубить, как и где тебе угодно, но, когда я выйду на точку, потрудись освободить створ в нужном направлении. — Он так едко усмехнулся, что у Юли защипало глаза.

— Эмм, — она посмотрела на него недоумевающее, — туда-то свор не отчищать? — Юля махнула в сторону своей вырубки.