Елена Чалова - Печать света

— Иди за мной, — повернулся и пошел в дом.

Андрей и Мири двинулись следом, но один из охранников преградил дорогу девушке.

— Эй, вы чего! — завопила Мириам. — Андрей, не ходи!

— Не будь дурой, — бросил через плечо братец. — Не съест он меня.

Яромильский, не останавливаясь, махнул рукой, и охранники отступили, пропуская Мири в дом. Та взлетела на крыльцо как ошпаренная. В доме было тихо: куда-то подевались и дети, и Илона. Только на батарее грелись два котенка, свернувшись клубочками. Хозяин подошел к подножию изящной лестницы, ведущей на второй этаж.

— Это портреты моей семьи, — сказал он, указывая на полотна, висящие на стене. — Князь Долгорукий. Не хочу хвастать, что я прямой потомок, но родство есть.

Ничего не понимающие молодые люди шли следом за хозяином. Мири время от времени испуганно поглядывала вниз, где остались охранники, чьи пристальные взгляды неотступно следовали за гостями.

— Это мои бабушка и дедушка… родители. К сожалению, родители не дожили до того времени, как я смог позволить себе галерею предков, и портреты написаны по фотографиям… — говорил Николай Павлович.

Мири, стоя наверху лестницы, слушала весь этот портретно-галерейный бред в полной растерянности. Почему этот человек расписывает им достоинства одного из известных московских художников, когда его буквально трясет от напряжения? Опять же охранники… Они поднялись до середины лестницы и замерли там, не спуская внимательных взглядов с гостей.

Может, у Яромильского крыша съехала, раз он решил, что они пробрались в дом с какой-то тайной целью? Но в чем же именно он их подозревает? Мири очнулась от задумчивости, когда монотонный голос Николая Павловича смолк. Хозяин пристально смотрел на Андрея. Мири перевела взгляд на названого братца. Молодой человек таращился на последний в ряду портрет, и на лице его проступало странное выражение не то обиды, не то удивления. Мири тоже посмотрела на портрет. Красивая девушка сидит у окна, за которым стынет какой-то осенний ветреный пейзаж. Смотреть на него, наверное, тоскливо, но художник придал лицу девушки выражение напряженного ожидания. Светлые волосы падают на плечи, изящный поворот головы, четкая линия губ. Красивая, но почему-то очень нерадостная женщина.

— Ты ведь узнал ее, Андрей? — спросил вдруг Яромильский, и Мири, метнув на него быстрый взгляд, увидела, что губы помещика дрожат, а над губой выступили капельки пота.

— Кто это? — резко спросила она. Происходящее нравилось ей все меньше. Псих какой-то! Да еще охранники эти, сверлящие спины взглядами. — Кто эта женщина? — требовательно повторила Мири. — И что за комедию вы здесь ломаете?

— Мама, — пробормотал Андрей.

— Тебе нехорошо? — испугалась Мири. — Идем отсюда, — она потянула братца за руку вниз, решив, что в случае чего постарается как-нибудь прорваться через стерегущих лестницу телохранителей.

Но Андрей не двинулся с места. Он смотрел на портрет как завороженный, а потом, взглянув на Николая Павловича, вопросительно повторил:

— Мама?

— Да, — тот кивнул. — Это Марина, моя сестра и твоя мать.

Когда все немного успокоились и переместились в кабинет, Яромильский налил себе и Андрею коньяку, пригубил бокал и рассказал историю своей младшей сестры.

Марина была девочкой спокойной, училась ровно и проблем особых семье не доставляла. Мать с отцом всегда больше беспокоились о Николае: то он подрался, то залезли они с пацанами в булочную и хлеб растащили, потом он пошел в армию, и там не все шло гладко. А вернувшись, решил зарабатывать деньги. Время было смутное, и родные видели его нечасто. Впрочем, уже тогда Николай Павлович неизменно заботился о семье, что бы ни происходило, деньги для матери с отцом и сестры он присылал регулярно.

Как попала Марина в секту, он так и не понял; может, кто-то из подруг поспособствовал. Сперва она ездила в молельный дом, слушать проповеди старца Кирилла, а потом заявила матери и отцу, что переезжает жить в коммуну. Собрала вещички и, не слушая родительских протестов, уехала. Отец тогда уже болел, а мать, душа которой измучилась, раздобыла адрес и через полгода поехала за дочерью. Коммуна размещалась в заброшенной деревне в Можайском районе Подмосковья. Члены секты подновили дома, разбили огороды, завели скотину, превратили клуб в молельный дом и старались жить так, как учил старец: по совести, не желая материального, питаясь просто, проводя время в трудах и молитвах.

Марина возвращаться домой не захотела. Мать упросила позволить ей переночевать, потому что в один день обернуться до деревни и обратно в Москву ей было не под силу. Вечером, чтобы не оставаться одной в старом деревянном доме, где по углам ей чудились тени и шорохи, она пошла со всеми в молельный дом, страшась и желая увидеть пророка, который стал для дочери важнее всего остального в этой жизни.

К ее удивлению, «старец» оказался крепким мужчиной лет сорока пяти, гладко выбритым и вполне симпатичным. Он поговорил с расстроенной женщиной, похвалил за чудесную дочь, сказал, что по силе духа Марина выше многих и даже он, Кирилл, не равен ей. А кроме того, они с Мариной любят друг друга и хотят пожениться. Время сейчас трудное, поэтому они решили немного подождать… Мать опешила от перспективы, но возразить ничего не посмела. Удивило ее равнодушие дочери, которая все время разговора стояла рядом с Кириллом, смотрела на мать голубыми своими глазами и ни разу не улыбнулась даже. Кирилл же со спокойной обстоятельностью говорил, что, как только община укрепится, они позовут родителей на свадьбу.

От волнений и новостей мать почувствовала, как поползло вверх давление. Уже чувствуя жар, она вышла на улицу, чтобы глотнуть воздуха и не напугать людей: при скачке давления у нее всегда шла носом кровь. Их участковый врач, Антон Михалыч, всегда говаривал: «Везет тебе, Сергеевна, и таблетки не нужны! Кран открылся, давление стравил — и опять котлы в норме!» Переждав привычное «стравливание давления», она прошлась по деревне и углядела, что одеты жители коммуны просто, но чисто и не в рванье. Огороды и дома выглядели ухоженными, а их обитатели здоровыми и вполне довольными. А уж когда к началу моления стали съезжаться к деревне иномарки да в молельном доме появились люди явно небедные и непростые, мать и вовсе подумала, что, может, по нонешним-то смутным временам не так плохо ее дочка и устроилась. У каждого свой бизнес: одни воруют, другие крышуют, а третьи вон молятся.

Когда верующие собрались, расселись в зале и затихли, Кирилл начал проповедь. Он говорил про сложное время и непростую жизнь. И про то, что у каждого в этой жизни своя роль и необходимо роль эту узнать и понять правильно, чтобы выполнить свое предназначение. Помочь в этом может пророчество. Он, Кирилл, пророк, посланный в смутное время, чтобы помогать людям. Вера людей ослабла, и пути их спутались, они заплутали в лабиринтах своих суетных желаний, и его миссия — вывести их на свет и придать смысл их существованию, сделать так, чтобы их жизни не были напрасными.