Елена Чалова - Открывающий двери

Почему-то он был уверен, что в Европе будет тепло, и сперва даже куртку брать не хотел. Однако совершенно неожиданно оказалось, что в ноябре в Париже может идти снег.

В день, который он отвел на тщательный осмотр часовни и собора Парижской богоматери, с неба сыпалась мерзкая ледяная крупа, разогнавшая после обеда даже самых стойких туристов. Райтвелл купил себе теплый шарф в ларьке с сувенирами, закутал горло и, вздыхая, принялся отсчитывать ступени крутой и длинной каменной лестницы, ведущей на крышу знаменитого собора. Однако сторож уже гремел ключами, запирая железную решетку, и профессор в расстройстве принялся уговаривать его повременить еще пару минут.

— Зачем месье нужно на крышу в такой дурной день? — покачав головой, спросил сторож на вполне, впрочем, приемлемом английском.

Стараясь говорить попроще и почетче, Райтвелл объяснил, что он профессор из Америки и завтра у него самолет, а он историк и химеры собора — именно то, что он мечтал увидеть все свою жизнь, потому что его работа связана с демонами и он изучает всякую нечисть.

Сторож остановился и внимательно взглянул на Райтвелла:

— Вы их изучаете?

— Да, друг мой.

— А разве в Америке они тоже есть?

— Ну, не такие красивые… то есть не такие старинные. Но у нас тоже есть химеры. — Тут ему в голову пришла счастливая мысль, и он бодро закончил: — У нас их полно. Еще от индейцев остались, если хотите знать. С древних времен.

— О! — сказал сторож. — А кто их охраняет?

— Ну, индейцы и охраняют, — не растерялся Райтвелл.

— Ладно, — сказал сторож, — проходите. А сигаретки у вас нет?

Райтвелл протиснулся мимо этого чудака в полутемном коридоре и с удивлением отметил, что на стороже надета самая настоящая ряса из грубой шерстяной ткани, которая от сырости пахла мокрой овцой. Впрочем, сверху он был облачен в куртку, соответствующую погоде: водонепроницаемую и с капюшоном.

Они вышли на крышу, и сторож указал на закуток подле лестницы: здесь, прикрывая друг друга от ветра, мужчины закурили и сторож, с наслаждением затягиваясь, принялся болтать.

— Раньше-то я был учителем в школе, — говорил он. — А потом, как дядя мой помер, пришлось взяться за семейное дело. Сперва-то чудно было и даже страшно… А потом ничего, привык. Да и то сказать, кто-то же должен за ними приглядывать. И вот что я вам скажу — иногда они напоминают мне учеников младших классов: такой же шум устраивают, ссоры и безобразия.

— Неужели туристы и правда такие невоспитанные? — спросил Райтвелл, раздумывая, как же ему не повезло с погодой.

— Туристы? — переспросил сторож. — Туристы тоже разные бывают. Но я говорил про этих, — он махнул рукой в сторону горгулий. — Только отвернись — так и норовят что-нибудь учудить.

Райтвелл вытаращил глаза и уставился на сторожа. Вот это да, а он, похоже, сумасшедший! А так по виду и не скажешь… Лицо почти без морщин, ему явно не больше пятидесяти. В черных волосах седина, или это снег?

Райтвелл втянул голову в плечи и решил на всякий случай не поворачиваться к ненормальному спиной. Что у них тут, в Париже, работать, что ли, некому? Поставили смотрителем ненормального. А сторож, увидев в американском туристе то ли внимательного слушателя, то ли коллегу, продолжал:

— Не знаю, как у вас там, в Америке, с ними обходятся, но у нас тут ни на минуту отвернуться нельзя. Они ведь этого только и ждут! Чудовища, одно слово!

— Ага, — Райтвелл покрутил головой, потому что шерстяной шарф щекотал уши. — Ну, у нас-то этим индейцы занимаются, и вроде все под контролем. Пойду я пройдусь, хорошо?

Он протянул сторожу пачку сигарет и, напутствуемый ворчливым «Спасибо, месье, идите, идите», отправился в обход крыши.

Он разглядывал мерзнущих под дождем и снегом каменных тварей с интересом, время от времени оглядываясь, чтобы убедиться, что сторож по-прежнему торчит у дверей. Погода безумствовала, и Райтвелл не имел ни малейшего желания надолго задерживаться на продуваемой холодными ветрами крыше.

— Спасибо, — сказал он вежливо, вернувшись к входу и приняв сигарету из собственной пачки, которую ему любезно предложил сторож.

— Понравились? — чуть ли не ревниво спросил тот.

— О да! Они неподражаемы, — отозвался американец. — Жаль, конечно, что людей отгородили от них клеткой.

— Да иначе нельзя, — буркнул сторож. — Народ разный, сами понимаете.

— Конечно, я знаю, произведения искусства нужно защищать от варваров. Просто… это как-то отделяет…

Он хотел объяснить свои сложные чувства, но боялся, что монах не поймет. Английский он явно знал не очень хорошо, да и вообще производил впечатление если и не полоумного, то немного тронутого.

Райтвелл курил рядом со сторожем, прикрываясь плечом от ветра, и думал, что ведь можно и пофантазировать! Что там сторож говорил про хулиганские замашка своих подопечных? А что, если клетку поставили не для того, чтобы защитить древние каменные скульптуры от невоспитанных туристов, а чтобы не дать каменным тварям добраться до людей? Он даже заулыбался, так понравилась ему нарисованная в воображении картина. Сторож, докурив и аккуратно отправив окурок вниз, на голову кому-то из прохожих, сказал:

— Оно вообще-то не положено. Но раз вы вроде как свой… И в Америке таких же изучаете… Идите сюда.

Райтвелл послушно сделал несколько шагов за сторожем. Он решил, что тот отопрет какую-нибудь часть решетки, и он сможет прикоснуться к горгулье. Возможно, удастся все же что-то сфотографировать. Сторожу надо дать долларов 50 в благодарность.

Но он ошибся. Сторож не стал доставать ключи и отпирать решетки. Он повернулся к американцу, распахнул куртку и рясу. Райтвелл, щурясь от ветра и снега, увидел на груди монаха тусклый блеск металла — какой-то медальон. Сторож схватил его за руку и, прежде чем американец смог вырваться или хоть осознать происходящее, монах прижал его ладонь к медальону.

Потом, много позже, Райтвелл находил какие-то слова, пытаясь объяснить случившееся. Сдвиг реальности, взаимопроникновение миров… Но на самом деле мир вокруг просто изменился.

Исчезли решетки, замыкавшие галерею на крыше. Воздух уплотнился и стал холоднее, хотя снег уже не летел в лицо. Сгустки тьмы и тени, обладающие плотностью, запахами и голосами, окружили его. Все вокруг наполнилось едкими и странными запахами: шерсть, кожа, пот людей и животных, гарь, дым, что-то еще совершенно незнакомое, но от него болезненно першило в горле. А еще вокруг оказалось слишком много ужасных и очень живых существ. Частично создания, которыми кишела галерея, были настолько чужды разуму человека, что Райтвелл мог воспринять их лишь как тени. Но некоторых он смог рассмотреть, о чем сильно пожалел впоследствии.