Кэти Сьюэлл - Западня

Давид обдумывал разные способы, как отблагодарить эту очаровательную женщину за ее доброту, однако в эти способы не входили секс и обещания, которые он был не в состоянии выполнить.

— Давид, ты выглядишь измученным, — заметила Тилли, когда он рухнул на диван и стал смотреть какое-то глупое игровое шоу, которое нравилось детям. — Давай я сделаю тебе джин с тоником.

— Тилли, ты ангел. Сделай побольше, пожалуйста. И не забудь внести его в мой счет. Напиши… «бутылка джина» — большими буквами.

— Что, так плохо? — Тилли весело засмеялась.

— Если ты напьешься, я уйду отсюда, — предупредила его Миранда. — Терпеть не могу пьяных.

— Твой драгоценный папочка такой же отвратительный, как и любой другой, когда напьется, — монотонно заговорил Марк, внимательно слушая шумное пустословие ведущего шоу.

— Ты-то откуда знаешь? — возмущенно воскликнула Тилли. — Твой отец не напивается.

— Ты просто не видела, — апатично сказал ей Давид. — Марк прав. Я такой же отвратительный, как и все.

Через полчаса Давид резко встал. Часы на стене в комнате Тилли показывали 4.30.

— Давайте, ребята, — позвал Давид, внезапно вспоминая, что с пяти часов он на дежурстве. — Собирайтесь. Я проведу вас домой.

— Нет, отвези нас, — заныла Миранда. — У меня ноги болят после того, как ты заставлял нас бегать на горку. И к тому же снег идет.

— Тебе нужны физические упражнения, — упрекнул ее Давид. Внезапно он устал от их общества, устал поддерживать беседу, устал от необходимости общаться, когда голова все равно занята совсем другим. — Мы не будем заводить этого механического монстра, чтобы проехать четыреста ярдов. Ну, сама посуди!

Тилли заботливо закутала их всех, как курица-наседка, и они отправились по дороге к дому Шейлы. Было темно, но из-за желтоватого света уличных фонарей на свежевыпавшем снегу город выглядел весело и по-рождественски нарядно. Две сверкающие снегоуборочные машины с мощными фарами расчищали дорогу в обоих направлениях, их гигантские лопасти сгребали смерзшийся снег, как огромные пласты масла, и оставляли их аккуратными сугробами на середине дороги.

Окна в доме были темными. Марк выудил ключ, и они вошли в дом.

— С вами все будет в порядке? — спросил Давид.

Марк посмотрел на него с таким выражением, будто хотел спросить: «А как мы, по-твоему, справлялись до этого целую тысячу лет?»

— Ну, тогда пока. — Давид наклонился, чтобы подставить замерзшую щеку Миранде для поцелуя, но она уже ушла, и дверь захлопнулась перед самым его носом. Он с минуту постоял, наблюдая за тем, как одно за другим зажигаются окна в доме. Во многих отношениях им было не тринадцать, а все двадцать три. Они вполне могли сами о себе позаботиться. Нужно признать, ему повезло, что он встретился с ними так поздно. Было бы мучительным все эти годы беспокоиться о маленьких детях, зная или, скорее, не зная, что их мать делает с ними, и при этом быть так далеко.

Давид повернул в сторону к центру, загребая ногами снег и засунув руки глубоко в карманы куртки. Тилли будет ждать его, нельзя же просто скрыться в своей комнате после такого приятного дня в ее гостиной. Так не годится. Ему нужно снять дом или что-то в этом роде, где дети могли бы дать себе волю, а он мог бы остаться в одиночестве, чего ему так хотелось! Да и вообще, как долго еще может тянуться эта история и чем все это закончится? Последний телефонный разговор с начальством в Кардиффе был не очень приятным.

— Что происходит, Вудрафф? Вы что, не собираетесь возвращаться к своим обязанностям? Врач, который вас замещает, готов продолжать работу. Он хороший специалист, и мы будем не против, если он останется.

Был ли это намек, чтобы он подал в отставку, или у него развивается паранойя?

— Мне нужно задержаться здесь еще на несколько недель, по личным обстоятельствам. Я вынужден просить о продлении отпуска. Это связано с тем, что у меня есть дети, о существовании которых я не знал раньше.

— Дети? Боже, Вудрафф! Следовало сообщить об этом раньше. Мы высоко вас ценим, но вы же не можете навсегда там остаться. Какой пример вы подаете своим коллегам здесь?

Давид усмехнулся. Он завернул за угол и тут же вступил в кучку собачьего дерьма. Если бы только они знали, о каком количестве детей идет речь!

Повинуясь порыву, Давид остановился возле гостиницы «Северный отпуск». Приземистый человечек яростно скреб и скалывал лед, чтобы драгоценные постояльцы не поскользнулись на входе. Давид кивнул ему и зашел внутрь.

Где-то глубоко в мозгу засела мысль о Иене. Он не созванивался с ним около трех дней и уже начал волноваться. В роскошном холле гостиницы было несколько обитых тиковым деревом телефонных кабинок, и он закрылся в одной из них. Он достал ручку, клочок бумаги, свою кредитную карточку и набрал номер телефона Иена, который помнил наизусть. Потом уставился на ручку и бумагу, гадая, зачем он их достал. Он вдруг ощутил слабость в коленях. Он нажал пальцем на кнопку телефона, отменяя звонок. Теперь он понял, зачем он пришел сюда на самом деле. Да, он беспокоится о друге, но вовсе не поэтому сидит в этой телефонной кабинке.

В справочной ему дали номер телефона, который он записал на клочке бумаги. Он узнал эти цифры, они промелькнули у него перед глазами, когда он искал имя в списке пациентов.

У бедняги дрожали пальцы, когда он медленно, одну за другой, нажимал цифры. Во рту пересохло. Один звонок, другой…

— Чарли у телефона, — раздался ломающийся голос подростка.

— Здравствуй, Чарли. Меня зовут Давид Вудрафф. — Он с трудом сглотнул, прежде чем смог продолжить. — Твоя мама дома?

— Конечно… Мам! — голос звучал глухо и хрипло, когда он звал мать. — Тут какой-то Дэйвид Волрусс звонит.

— Слушаю? — милый голос с очаровательным акцентом. Как же хорошо он его помнил!

— Уйарасук, это я… Давид из далекого прошлого. Четырнадцать лет назад.

— Давид! — Он с трудом услышал ее, так мягко повторила она его имя. — Ты где, Давид? Откуда ты звонишь?

— Я в Лосином Ручье. Я бы хотел с тобой встретиться. Как можно скорее. Я хочу приехать к тебе. Мне нужно с тобой поговорить. — Он говорил быстро, как будто боялся не успеть, хотя он знал, что должен спросить, как она поживает, поговорить о пустяках, быть вежливым и сдержанным.

— Это… Я… А почему ты здесь?

— Послушай, Уйарасук. Извини, но я должен тебя спросить. Понимаю, я, наверное, совершенно не в себе, но я должен это знать. Твой сын, Чарли, он ведь мой сын, да? Пожалуйста, скажи правду!

Женщина молчала, и Давид съежился, испугавшись, что все испортил своей бестактностью. Он совсем не хотел, чтобы это прозвучало грубо, но потерял самообладание. Не было смысла притворяться, что он спокоен.

— Уйарасук, прошу тебя, ответь! — снова взмолился он.