Кристофер Дикки - Кровь невинных

Даже на юге Джорджии рассветы бывают прохладными. Огни на улицах форта Беннинг мерцают серовато-желтым светом, дорога, по которой я бежал, оставалась неосвещенной. Я двигался на ощупь, следуя за тенями, мой разум как будто проваливался в бездну, где раздается только стук ботинок, ударяющихся о землю, этот глухой звук, который словно затягивает тебя в небытие. Мне нравилось, когда с меня начинал течь пот, и я думал: «Жарко». И если в этот момент я замедлял бег, то ощущал прохладу и думал: «Мне холодно», а если продолжал бежать в том же темпе, в голове возникала мысль: «Все. Мне больно». Но нужно было бежать. И все, что я слышал, — это стук моих ботинок. Некоторые люди признавались мне, что часто думают во время бега. Но я никак не мог запомнить, о чем именно я думал. Все было как в тумане. Я запоминал лишь фрагменты. Поэтому во время бега я старался не думать. А тогда я много бегал, чтобы стать рейнджером.

Душ стал для меня лучшей наградой.

— Как же я устал! — крикнул Клифтон сквозь шум воды. — Устал до чертиков.

Он тоже бегал. Днем нам предстоял еще один кросс. Так что первый бег — только разминка для тех, кто хотел стать настоящим рейнджером.

Вода. Мне нравилось ощущать ее прохладу на лице. Нравилось вдыхать ее.

— Ты просто не знаешь, что такое настоящая усталость, — сказал я.

— Нас будут считать лентяями, — ответил Клифтон — хреновыми лодырями.

— Если нам повезет. — Вода брызнула мне в глаза.

— Клянусь! — крикнул я.

— Клянусь, что добровольно вступаю в ряды рейнджеров и полностью осознаю риск выбранной мной профессии. И я всегда буду поддерживать престиж и честь, — Клифтон прокричал слова присяги на одном дыхании, затем на секунду запнулся, — и честь мундира рейнджера. — Он сделал короткий вдох и крикнул мне: — Признаю!

— Признаю, что рейнджеры — элитный корпус солдат, которые участвуют в самых жестоких битвах на земле, на море и в воздухе, и я понимаю, что страна возлагает на меня особые надежды как на рейнджера, и я должен быть быстрее, сильнее и выносливее, чем любой другой солдат. Никогда!

— Никогда не подведу моих товарищей… — продолжил он.

— Доблестно, — повторил я строчку об уважении к старшим офицерам и соблюдении чистоты. Затем выкрикнул: — Яростно!

Теперь мы говорили хором.

— Яростно встречу врагов моей страны. Я разобью их на поле боя, потому что лучше подготовлен, и буду сражаться с ними изо всех сил. Рейнджер не сдается. Я никогда не отдам раненого товарища в руки врага и ни при каких обстоятельствах не причиню урона моей стране. С готовностью!

— С готовностью я проявлю все свое мужество, чтобы справиться с поставленной перед рейнджерами целью и выполнить задание, даже если я буду последним из уцелевших.

— Рейнджеры идут впереди!

Текст присяги легко запоминался. Иногда я путался в параграфе, касавшемся административно-хозяйственной работы, личной гигиены или заботе об обмундировании. Но, конечно, первое, что врезается в память, это фразы: «Рейнджер не сдается» и «Даже если я буду последним из уцелевших».

Леса Аппалачиан, где проходили наши тренировки на горной местности, темные и глухие. Огромные деревья отбрасывали такую непроницаемую тень, что лишь немногие растения могли произрастать под ними — папоротники, маленькие хрупкие деревца, сумах да густые заросли горного лавра. Стволы деревьев — крепкие, изогнутые, а листья блестят, как отполированная кожа. И каждый день в одно и то же время здесь шел дождь.

Когда идешь уже двенадцатую милю по горной дороге и половину этого пути держишься прямо, а половину — в полусогнутом состоянии, дождь кажется настоящим издевательством. С каждым шагом земля уходит из-под ног, ты цепляешься за корни, ветви, за что угодно, лишь бы двигаться дальше. Потом, в тот момент, когда тебе это меньше всего нужно, они начинают цепляться за тебя. Мы называли их «липучими растениями». Через пару дней пути все наши тела покрыли царапины и синяки от бесчисленных падений на узкой, скользкой дороге.

Мы обосновались в небольшой низине среди зарослей лавра, чтобы перегруппироваться. Солнце должно было зайти только через час, но здесь уже наступили глубокие сумерки. Когда мы остановились, ливень усилился — перед нами стояла стена дождя, и мы с трудом видели, что происходит на расстоянии нескольких футов. Струи воды стекали с козырьков фуражек и капюшонов плащей. Трудно оставаться неподвижным, когда сырость и холод начинают пробирать до костей.

— Пехота, не падать духом, — сказал Клифтон.

— Да, — отозвался Хернандес, — поговори у меня еще о пехоте. — Он хотел сказать шепотом, но стук дождя по листьям был таким сильным, что ему пришлось выкрикивать слова охрипшим голосом. Минуту я молчал, боясь, что если заговорю, то ослабею, сдамся холоду, боли и поскользнусь.

— Мы близко, — проговорил Джексон, — совсем близко.

— Тебе виднее. — Хернандес сидел на корточках под своим пончо. — Близко к чему?

— Если мы ничего не напутали, то «Альфа» укрепилась на этом холме. Это тот самый склон.

— Думаешь, мы на нужной горе?

Никто не ответил. Мне было интересно, пойдет ли дождь еще сильнее. В таком случае нам придется перемещаться вплавь.

— Слушайте, я не знаю, но если мы выбрали правильный курс… — Джексон стал рассматривать карту, но от нее было мало толку. С таким же успехом он мог бросить ее на дно озера и пытаться прочитать под водой.

— Эта дорога через пару сотен ярдов поворачивает налево и идет вдоль каменистого склона. «Альфа» должна находиться в нише, прямо над ним. Верно? — спросил Джексон. Двое из нас кивнули. — Но они… этот дождь… сейчас они, наверное, оказались под водопадом.

На секунду мы все призадумались. Никто не хотел признавать, что Джексон прав. А ведь он мог оказаться прав.

— Куда они направятся? — поинтересовался я.

— Откуда мне знать? Они, наверное, сами этого не знают.

— Они обойдут холм с другой стороны и вернутся на прежнее место, — предположил Хернандес.

— Ты думаешь, это возможно?

— Давайте пойдем за ними, — предложил Джексон, — в такой дождь, в такой темноте, если наши предположения верны, мы сможем застать их врасплох.

— Они, должно быть, ищут нас, — заметил Клифтон.

— Да, но они не заметят нас из-за дождя, — отозвался Джексон, — а все их приборы ночного видения наверняка вышли из строя.

— За это мы и любим дождь? — усмехнулся Хернандес, поднимая воротник обеими руками, словно надеясь остановить непрерывный поток воды, стекавшей по его коже.

— Еще как любим, черт возьми! — подтвердил я.

Я убедился, что Джексон — полный кретин. На самом деле я и раньше это знал, но мне очень хотелось, чтобы после нынешнего глупого броска во время ливня в этом убедились все, включая его самого. Он просто заигрался. Подобные вещи не входили в наше задание. Но все мы двинулись вперед. Рассредоточились по обе стороны от дороги и на секунду потеряли друг друга из вида. Клифтон превратился в неясный силуэт справа от меня. Джексон исчез слева. Мы двигались так медленно, что трудно было сказать, какое расстояние уже прошли. Старались идти параллельно тропе, но лишь смутно представляли себе, где она, благодаря тем редким моментам, когда немного утихал дождь. Казалось, он шел в определенном ритме, как будто небо выливало на нас воду, затем немного выжидало и выливало новую порцию. Чем ближе мы подбирались к холму, тем круче становился склон, и теперь не только «Альфе» приходилось перемещаться ползком. Если там вообще была «Альфа».