Василий Горлов - Код Маннергейма

Анна быстро сунула в рот несколько черешен, выплюнула в ладонь косточку, сжала ее между большим и указательным пальцами и прицелилась. Выстрел получился метким. Косточка с глухим стуком врезалась в круглый кошачий затылок. Притаившийся в засаде под письменным столом Карл, испуганный неожиданной атакой, высоко подскочил, задев лежащий на краю столешницы тяжеленный том мемуаров Карла Густава Маннергейма, в честь которого рыжий разбойник и получил свою кличку. Извернувшись, он приземлился на лапы и тут же был накрыт рухнувшим со стола фолиантом. С утробным мявом кот выскочил на балкон и рванул вниз по причудливо изогнутой наружной лестнице, плавно переходящей в выложенную бежевой плиткой тропинку, ведущую к причалу. «Синиц», естественно, наблюдал за переполохом с ближайшей сосны.

«Поздравляю с удачной охотой, леди Воблер», — похвалила себя Анна, вскочив с кровати. То, что воблер — это деревянная или пластиковая рыбка, спиннинговая приманка для ловли морских хищников, она узнала всего неделю назад. Также выяснилось, что главный финский производитель этих приманок и прочих рыбацких прибамбасов называется «Раппала». Двадцатипятилетней телевизионной журналистке из Петербурга Анне Троицкой об этом рассказал ее неожиданно отыскавшийся родной финский дед Хейно Раппала. «Раппала, Раппала…» — напевала себе под нос Анна, сбегая по прохладным деревянным ступеням. Пробежав босиком по темным от росы доскам причала, она, резко толкнувшись, нырнула в прозрачную воду уютной маленькой бухты.

Холод воды остудил разнеженное сном тело, и, вынырнув, Анна издала восторженный вопль. Оглянувшись, она увидела у края тростника, на входе в бухту, уже знакомую лодку. Трое русских рыбаков, которые снимали коттедж на дедовой рыболовной базе, повадились по утрам заходить сюда и мешать ее ранним купаниям — голышом, как она любила. Пришлось надевать купальник. Показав рыбачкам язык, она неторопливо поплыла к берегу.

— Хороша чухонская русалка, а, мужики? — усмехнулся здоровяк в панаме, с фигурой борца-тяжеловеса, сидевший у транца и управляющий движком лодки.

Спиннингом, казавшимся хрупким в его огромной ручище, здоровяк сделал заброс в сторону тростника. Блесна булькнула, и через мгновение развернувшаяся для атаки щука образовала характерный бурун на поверхности воды. Резким движением кисти рыбак подсек пятнистую хищницу, и после недолгой, но яростной борьбы двухкилограммовая щучка оказалась в лодке.

— Не, Доктор, она не финка. Я тут провел дознание среди аборигенов. Она — русская, внезапно объявившаяся внучка хозяина. Из Питера, между прочим, — сказал невысокий лысый толстяк в бейсболке и очках с дымчатыми стеклами, освобождая тройник блесны из зубастой щучьей пасти, — С почином тебя, отец родной.

— Как это ты умудряешься — ведь ни по-фински, ни по-аглицки ни бельмеса не смыслишь? — Доктор заглушил двигатель, поставив лодку носом к невысокой озерной волне, — Давай, Профессор, не тяни, наливай за первую рыбку.

За несколько лет совместной рыбалки в небольшой компании сложились свои традиции. Доктор, — «в миру» высококлассный хирург Сергей Николаев, — требовал немедленного исполнения одной из них — обязательно выпить за первую рыбку, иначе рыбацкой удачи не видать. Отставной милицейский подполковник Виктор Божков прозвище «Профессор» получил, еще будучи молодым опером в уголовном розыске. Он не заставил себя долго упрашивать, и из рыболовного ящика были извлечены обтянутая кожей фляжка и коробка с бутербродами.

— Опять небось самогонку свою набухал, — пробасил Доктор, подозрительно рассматривая янтарного цвета жидкость, которую Профессор сноровисто разливал по стопкам, — Коньячок нужно по утрам принимать, с медицинской целью расширения сосудов. Учу я тебя, учу — все без толку, все со своим вискарем, как Мартын с балалайкой.

— Ну ладно тебе, дохтур, чего там, — Профессор протянул ему бутерброд, — последний день рыбачим.

— Да, вот и кончился отпуск — до свидания, Суоми-красавица, принимай нас, родная страна, — пропел Доктор. — Ну, будем! — Он опрокинул в рот стопку, поморщился, с удовольствием хрустнул маринованным огурчиком. — Ты чего такой задумчивый, Кэп?

Тот, к кому он обращался, откинул с загорелого лба непослушную, вьющуюся прядь темно-русых волос, прищурился, прикуривая, и посмотрел на причал, где еще поблескивали следы изящных ступней убежавшей в дом девушки.

Друзья-рыбаки понимающе переглянулись. Доктор пристроил на хлебную горбушку солидный кусок сала, прикрыл его сверху половинкой помидора и, удовлетворенно оглядев конструкцию, назидательно заметил:

— А вот Венечка Ерофеев всегда советовал выпить. Так и писал: «и немедленно выпил». Еще по одной, Профессура, и — хорош загорать — нужно рыбу ловить.

Разлив, Профессор перекрестился:

— Ну, ВЦСПС-НКВД, — и, поднеся рюмку к губам, чудом ее не расплескал, покачнувшись от резкого рывка лодки. Скоренько выпив, он укоризненно посмотрел на Доктора, который довольно оскалился и еще круче выкрутил ручку газа. Мощный движок взревел, и лодка рванулась на озерные просторы.

Анна скинула мокрый купальник и, стоя перед большим зеркалом, внимательно разглядывала свое отражение. Смуглая кожа в капельках озерной воды, небольшие, правильной круглой формы груди с задорно торчащими розовыми сосками, длинные стройные ноги — все это выглядело неплохо. Не красавица, но и вовсе не уродина. Девушка томно потянулась и соблазнительно улыбнулась собственному отражению. Продолжая игру, кокетливо провела кончиком языка по пухлой нижней губке и рассмеялась: «Что вы, нэйти Раппала, приличные финские барышни так себя не ведут», — Она скорчила строгую гримасу и показала язык зеркальной Анне.

В детстве она очень серьезно относилась к играм и требовала от взрослых, чтобы те, раз уж игра затеяна, непременно называли ее не Анной, а именем персонажа — будь то Пеппи Длинный чулок, Элли или Кристофер Робин. Взрослые, естественно, забывали и называли ее Анюткой, из-за этого дело нередко заканчивалось слезами. Детские забавы давно остались в прошлом, но повзрослевшая Анна сохранила искреннюю веру в обстоятельства игры и потому, старательно умываясь, она продолжала оставаться очень серьезной финской девушкой Анни Раппала. Надев шорты и майку-топик и наспех расчесав мокрые волосы, Анна захватила новенькую, подаренную дедом, цифровую видеокамеру и, звонко шлепая босыми ногами по светлым деревянным ступеням лестницы, поспешила вниз.

Первый этаж дома представлял собой одно большое помещение, выполнявшее функции кухни, гостиной и каминного зала. Стена, обращенная к озеру, была сплошь стеклянной. В строгом обрамлении зелено-коричневых сосен поблескивала отраженным солнечным светом темно-серая озерная гладь, укрытая сверху прозрачно-голубым платком высокого скандинавского неба. Дом казался такой же живой частичкой природы, как чайки, крикливо выяснявшие что-то у воды.