Линкольн Чайлд - Смертельный рай

Послеполуденные тени уже удлинялись, когда Лэш подъехал к Центру имени Одюбона в Гринвиче, припарковал машину и направился к озеру Мид по усыпанной сухими ветками тропинке. Он был полностью предоставлен самому себе — школьные экскурсии уехали несколькими часами раньше, а любители наблюдать за птицами и фотографировать природу должны были появиться лишь в конце недели. Сырое утро сменилось ясным солнечным днем. Лес вдали сливался в зелено-коричневую полосу. В воздухе ощущался запах мха. По мере того как Лэш удалялся от Риверсвилл-роуд, шум уличного движения начал стихать, и через несколько минут его сменило пение птиц.

Он покинул небоскреб корпорации «Эдем», собираясь поехать прямо в свой кабинет в Стэмфорде. Неделя, которую он отвел на расследование, заканчивалась, и Лэш должен был решить, что делать со встречами, назначенными на следующую неделю, — если вообще что-либо делать. Но на полпути домой он неожиданно свернул с транзитной автострады, ведущей в Новую Англию, и поехал почти без цели по тенистым дорогам Дэриена, Сильвермайна, Нью-Канаана, по местам, где прошла его молодость. Ассоциативные тесты Торпов лежали нетронутые в конверте на пассажирском сиденье. Он катил вперед, предоставив дороге вести себя. И оказался здесь, в природном заповеднике.

Место ничем не хуже любого другого.

Тропинка разветвлялась, ведя к ряду закрытых будок с видом на озеро. Выбрав наугад одну, Лэш поднялся наверх по короткой лесенке. Внутри было сухо и тепло. Длинная горизонтальная щель в задней стенке позволяла наблюдать за озером. Лэш посмотрел на водоплавающих птиц, которые ныряли и выскакивали на поверхность, не подозревая о его присутствии. Потом сел на деревянную скамейку и положил рядом с собой толстый коричневый конверт.

Впрочем, он не тронул его и достал из кармана пиджака тонкий томик Мацуо Басё — «По тропинкам Севера». Он заметил книгу на прилавке кафе «Старбакс» в аэропорту Скай-Харбор, и стечение обстоятельств показалось ему чересчур необычным для того, чтобы не купить ее. Пропустив предисловие переводчика, он пробежал взглядом первые фразы.

«Луна и солнце — лишь гости, что пройдут по сотням лет-веков, сменяющие друг друга годы — тоже странники. Тот, кто, садясь в ладью, подчиняется воле волн, равно как и тот, кто встречает старость, держась за поводья, жизнь свою превращают в странствие, странствие становится их единственным прибежищем в мире». [3] Перевод Т. Соколовой-Делюсиной.

Он отложил книгу. Что там говорил Торп о поэзии Басё? «Столь содержательна и в то же время весьма проста». Нечто в этом роде.

У Лэша имелось множество профессиональных принципов, но самый важный из них гласил: сохраняй дистанцию по отношению к пациентам. Этому научил его опыт, полученный в ФБР. Так почему же он позволил себе настолько увлечься Льюисом и Линдси Торпами? Неужели только из-за таинственной смерти? А может, его очаровал их идеальный супружеский союз? Ибо все доказательства, которые он успел собрать, свидетельствовали о том, что их брак действительно был безупречным, до того самого мгновения, когда они надели себе на головы мешки для мусора, обнялись и медленно умерли на глазах своей маленькой дочери.

Обычно Лэш не позволял себе заниматься самоанализом. Ни к чему хорошему это не вело, лишь отрицательно влияло на объективность. Тем не менее сюда он пришел не случайно. В этом заповеднике, на этой тропинке и даже именно в этой самой будке Ширли сказала три года назад, что не хочет больше видеть его.

«Жизнь свою превращают в странствие». Лэш подумал о том, в какое странствие отправились Торпы. Или, если на то пошло, куда отправился он сам, пытаясь раскрыть их тайну. Здравый смысл отговаривал его, а ноги сами несли вперед.

Устало потирая глаза, он взял толстый конверт и разорвал его указательным пальцем.

Внутри оказалось сто с лишним страниц — результаты ассоциативных тестов Льюиса и Линдси Торп, проведенных в «Эдеме» в рамках предварительной оценки кандидатов.

Уже в средней школе Лэша восхищали чернильные тесты — сама мысль, сколь многое о человеке может сказать то, что он видит в обычной кляксе. В университете, когда он познакомился с применением этой психологической проверки — и сам прошел ее, что было обязанностью каждого студента-психолога, — он понял, сколь полезным диагностическим инструментом она может быть. Подобного рода исследование считалось «проекционным», поскольку, в отличие от сложных предметных письменных тестов, таких как WAIS или MMPI, [4] WAIS — психологический тест исследования интеллекта, разработанный американским ученым Дэвидом Векслером. MMPI — психологический тест, разработанный в конце 1930-х — начале 1940-х гг. в Университете Миннесоты американскими учеными Старком Хатуэем и Джоном Маккинли. концепция «правильного» и «неправильного» была неоднозначна. Поиск образов в пятнах требовал привлечения более глубоких и сложных сторон личности.

В «Эдеме» использовался тест Хиршфельда [5] Хиршфельд Магнус (1868–1935) — немецкий психиатр и психоаналитик. Один из создателей сексологии. — выбор, который Лэш горячо одобрял. Хотя тест этот базировался на модифицированном Экснером [6] Экснер Зигмунд (1846–1926) — австрийский физиолог. Развив методику Роршаха, Экснер предложил исчерпывающую систему, которая позволила придать большую стройность и последовательность в проведении, обработке результатов и использовании этой методики в исследовательских целях. тесте Роршаха, [7] Роршах Герман (1884–1922) — швейцарский психиатр и психолог, создатель теста исследования личности, названного его именем. При проведении теста Роршаха испытуемому предлагается дать интерпретацию десяти симметричных относительно вертикальной оси чернильных клякс. Каждая такая фигура служит стимулом для свободных ассоциаций. Тест основан на предположении, согласно которому то, что индивид «видит» в кляксе, определяется особенностями его собственной личности. он в нескольких аспектах превосходил оригинал. Тест Роршаха состоял лишь из десяти клякс, что психологи пытались сохранить в тайне. При столь небольшом количестве вариантов кто-то легко мог запомнить «правильные» ассоциации. В тесте же Хиршфельда использовался каталог из пятисот пятен — слишком много, чтобы выучить ответы. И испытуемому показывали не десять, а тридцать пятен, получая более широкий разброс вариантов. У Роршаха половина клякс была цветной, а в тесте Хиршфельда все были черно-белые, поскольку его сторонники считали, что цвет лишь рассеивает внимание испытуемого.