Линкольн Чайлд - Смертельный рай

Днем, когда Фогель вывел его через ряд одинаковых коридоров и боковые двери на Пятьдесят пятую улицу, Лэш ощущал в основном злость. Словно в красном тумане, он шел к парковке, чувствуя, как подсыхает на волосах проводящий гель. По пути Лэш выбросил всю литературу, которую техник с извиняющимся выражением на лице сунул ему в руки. Впрочем, к вечеру, когда он съел легкий ужин, проверил сообщения на автоответчике, поговорил с замещающим его доктором Клайном, гнев начал проходить, оставив после себя лишь пустоту. А когда Лэш наконец лег в кровать, пустота эта начала превращаться в нечто совсем иное.

Сидя на диване и глядя на море, он снова вспомнил слова доктора Аликто: «Вы видели много страшного, но оно вовсе не повлияло на вас и вашу работу».

Лэш закрыл глаза, до сих пор не в силах поверить в случившееся. Идя утром в «Эдем», он ожидал многого, но только не того, что его отвергнут. Да, он отнесся к этому просто как к некоему испытанию — бесцветный Фогель и назойливый, даже слегка пугающий доктор Аликто не знали настоящей цели его визита. Впрочем, это не смягчало боли поражения. Он вернулся из «Эдема», не узнав ничего нового об Уилнерах и Торпах. Но тихий, сладкий, словно мед, голос старшего диагноста по-прежнему звучал в ушах:

«Иногда люди, которые постоянно видят страшные вещи, не реагируют на них так, как должны. Вместо этого они отрицают их, пытаются игнорировать. И какое-то время спустя начинают блуждать в потемках…»

В течение многих лет занимаясь психоанализом и лечением, Лэш предусмотрительно избегал направлять тот же прожектор на себя самого — рассуждать о том, что движет им или сдерживает его, размышлять над собственными мотивами, сколь бы хороши или плохи они ни были. Но теперь, когда он сидел в темноте, ему в голову приходили именно такие мысли.

«Что склонило вас к тому, чтобы уйти? Какое-то особое задание, слишком неприятное дело? Какая-то ошибка или неверная оценка с вашей стороны? Может, нечто такое, что повлияло и на вашу личную жизнь?»

Лэш встал и прошел по коридору в ванную. Он зажег свет, открыл шкафчик под умывальником и присел. Там, за запасными бутылками с шампунем и упаковками бритвенных лезвий, стояла маленькая коробочка. Достав ее, он поднял крышку. Коробочка была наполовину заполнена маленькими белыми таблетками — секоналом, который подарил ему много лет назад коллега-агент, конфисковавший его во время обыска в квартире подозреваемого в отмывании денег. Когда Лэш переехал в этот дом, он собирался спустить лекарство в унитаз, но почему-то так и не сделал этого. Снотворное осталось в темном углу под раковиной, почти забытое. Прошло три года, но Лэш был уверен, что таблетки не просрочены. Взяв горсть, он раскрыл ладонь и взглянул на них.

А потом он ссыпал таблетки обратно в коробочку и спрятал ее в шкафчик. Если бы он принял их, вернулись бы тяжелые дни: те месяцы перед тем, как он ушел из ФБР, и сразу после. Но ему не хотелось воскрешать их. Никогда.

Выпрямившись, он вымыл руки, глядя на свое отражение в зеркале.

С тех пор как он переехал сюда и открыл частную практику, он снова обрел способность нормально спать. Он мог бы завтра отказаться от всего и вернуться к своим консультациям. А сон вернулся бы к нему.

Впрочем, он почему-то знал, что не сделает этого. Ибо даже сейчас, глядя в зеркало, он видел призрачную фигуру Льюиса Торпа, который смотрел на него с зернистой видеозаписи и продолжал задавать один и тот же вопрос…

«Почему?»

Лэш вытер руки, прошел в спальню, лег и стал ждать. Не прихода сна — он понимал, что этого не будет, — а просто когда наступит утро.

На следующее утро, когда Лэш вышел из лифта на тридцать втором этаже, Мочли уже ждал его.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он. — Что вам удалось выяснить насчет Уилнера?

«Он явно не из тех, кто тратит время на пустые предисловия», — подумал Лэш.

— За эти выходные я успел поговорить с их врачом, братом Карен Уилнер, матерью Джона Уилнера и подругой по колледжу, которая гостила у них неделю в прошлом месяце. Та же история, что и с Торпами. Они были даже слишком счастливы, если такое вообще возможно. Подруга сказала, что стала свидетельницей только одной мелкой ссоры — по поводу того, какой фильм смотреть вечером, — но и та через минуту закончилась взрывом смеха.

— Ничто не говорило о том, что они собираются покончить с собой?

— Нет.

— Гм… — Мочли провел Лэша через открытую дверь в комнату, в которой за стойкой ждал человек в белом халате. Директор вспомогательной службы взял со стойки пачку скрепленных страниц и вручил ее Лэшу. — Подпишите это.

Тот пролистал объемистый документ.

— Только не говорите, что это очередное обязательство о неразглашении тайны. Я уже подписал несколько таких.

— Тогда вы имели доступ лишь к общим сведениям. Ситуация изменилась. Этот документ просто подробнее описывает объем штрафных санкций, гражданской и уголовной ответственности и тому подобное.

Лэш бросил пачку листов на стойку.

— Не слишком-то радует.

— Поймите, доктор Лэш, вы первый посторонний, который получит доступ к самым секретным сведениям о нашей деятельности.

Вздохнув, Лэш взял ручку и поставил свою подпись в двух местах, выделенных желтым маркером.

— Не хотелось бы мне проходить все те проверки, которым вы подвергаете ваших сотрудников.

— Они куда серьезнее, чем в ЦРУ. Но у нас весьма высокие зарплаты и пенсии.

Лэш вручил документ Мочли, который отдал его человеку за стойкой.

— На какой руке вы носите часы, доктор Лэш?

— Что? На левой.

— В таком случае вытяните правую руку.

Лэш подчинился и с удивлением увидел, как сотрудник за стойкой надевает ему на запястье серебряный браслет, после чего зажимает его инструментом, похожим на миниатюрный гаечный ключ.

— Что это, черт побери? — Лэш вырвал руку.

— Всего лишь одна из составляющих системы безопасности. — Мочли поднял правую руку, показывая аналогичный браслет. — В нем закодирован ваш идентификатор. Пока вы носите его, сканеры могут отслеживать ваши перемещения по всему зданию.

Лэш покрутил браслет. Он был хорошо подогнан, но не слишком сильно затянут.

— Не беспокойтесь, его разрежут, когда вы закончите свою работу.

— Разрежут?

Директор вспомогательной службы, который редко улыбался, едва заметно усмехнулся.

— Если бы его легко было снять, какой смысл надевать его? Мы постарались, чтобы он как можно меньше мешал.

Лэш снова посмотрел на гладкую узкую полоску металла. Он не любил украшений — во времена своего супружества он не хотел носить даже обручальное кольцо, — но вынужден был признать, что этот серебряный браслет по-своему красив. Особенно в качестве наручников.