Джон Катценбах - Фатальная ошибка

— Понимаю вашу точку зрения, мадам адвокат. Думаю, что смогу выполнить этот пункт нашего… мм… договора, не привлекая никого из сотрудников правоохранительных органов, раз вы этого не хотите.

— Да, это было бы разумнее.

— Стало быть, я продолжаю работу?

— Да, мистер Мерфи, обдумайте, как и что надо сделать для начала.

— Договорились. До связи.

В трубке раздались гудки. Салли откинулась в кресле, чувствуя одновременно удовлетворение и некоторую неуверенность и понимая, что одно в корне противоречит другому.

Это было типичное городское кладбище, устроенное в одном из дальних уголков и спрятанное за оградой из черного кованого железа. Надгробия с именами покоящихся ряд за рядом взбирались на холм, и чем выше они располагались, тем внушительнее выглядели. Простые гранитные плиты сменялись более затейливыми памятниками. И надписи на них тоже становились более затейливыми и длинными посвящениями «любимой жене (или матери)», «преданному отцу». Судя по тому, что мне было известно о Мэтью Мерфи, вряд ли он был погребен под какой-нибудь скульптурой с херувимами, дудящими в рожки.

Я стал ходить вверх и вниз по склону среди могил, чувствуя, что рубашка начинает прилипать к спине, а со лба стекает пот. Я был уже готов сдаться, но тут наконец увидел скромную плиту, на которой была только надпись: «Мэтью Томас Мерфи» — и даты под ней.

Я записал даты и задержался на минуту у могилы.

— Что же произошло? — спросил я вслух.

Но не явилось никаких призраков, чтобы дать ответ; ветерок тоже ничего мне не нашептал.

И тут я подумал, с немалым раздражением, что знаю, кто может дать ответ.

В двух кварталах от кладбища была заправочная станция с телефоном-автоматом. Опустив монеты в прорезь, я набрал номер.

Когда она сняла трубку, я, не назвав себя, сердито произнес:

— Вы обманули меня.

Глубоко вздохнув, она ответила:

— Что вы хотите этим сказать? «Обман» — довольно сильное слово.

— Вы посоветовали мне поговорить с Мерфи. Я нашел его, но не в агентстве, а на кладбище. Он кормит там червей и личинок. По-моему, это смахивает на обман. Как это понимать?

Она, по своему обыкновению, помолчала, выбирая слова.

— И что же вы увидели?

— Дешевую могильную плиту.

— И все?

— А что еще я мог там увидеть, черт побери?

Ее тон стал вдруг отстраненным, холодным, чуть ли не ледяным.

— Смотрите как следует. Я не послала бы вас туда без причины. Вы видите только кусок гранита с надписью, а я вижу целую историю.

Она повесила трубку.

Он полагал, что еще одного дня, потраченного на Майкла О’Коннела, будет более чем достаточно.

У него были и другие дела, куда более важные и настоятельно требующие его внимания. Нужно было запечатлеть на фотопленку кое-какие противозаконные сделки, проверить кое-какие документы, касающиеся уклонения от уплаты налогов, кое за кем проследить, кое-кого допросить, кое с кем серьезно поговорить. Он знал, что Салли Фримен-Ричардс не принадлежит к числу самых видных юристов в округе, разъезжающих на «БМВ» и «мерседесах», и потому скромный счет, который он собирался ей выставить, можно было считать скидкой из любезности. Возможность попугать этого панка также стоила того, чтобы снизить плату процентов на десять. Ему теперь редко доводилось проявить физическую силу — не то что в добрые старые времена. Самое лучшее средство встряхнуться и погонять адреналин по сосудам — изобразить крутого парня.

Мерфи заехал на охраняемую стоянку в двух кварталах от квартиры О’Коннела и, найдя место, где поблизости никого не было, остановился и открыл багажник. Там хранилось разнообразное оружие. В старом вместительном рюкзаке красного цвета содержалась автоматическая винтовка «Кольт AR-15» с магазином-«бананом» на двадцать два патрона, которую он считал своим лучшим скорострельным оружием, способным выручить его в любых обстоятельствах и решить любую проблему. В желтом рюкзаке, поменьше, лежал в надеваемой на плечо кобуре автоматический пистолет калибра .380. В третьем, черном, находился револьвер 0.357 с шестидюймовым стволом, заряжавшийся пулями с тефлоновым покрытием. Они назывались «смерть копам», так как были способны пробить бронежилеты, которые носили большинство полицейских.

В данном случае, по его мнению, больше всего подходил пистолет калибра .380. Все, что он собирался сделать, — это показать его О’Коннелу, для чего достаточно было расстегнуть куртку. Мэтью Мерфи владел самыми разными способами запугивания.

Он надел на плечо кобуру, натянул тонкие черные кожаные перчатки и попрактиковался в быстром выхватывании пистолета из кобуры. Убедившись, что не утратил старых навыков, он направился к дому О’Коннела. Легкий ветерок вздымал пыль и мусор у него под ногами. Напротив дома Мерфи нашел удобное место, где можно было укрыться в тени. Не успел он пристроиться у кирпичной стены, как на улице зажглись фонари. Он надеялся, что ему не придется стоять здесь слишком долго, хотя терпения и опыта долгого ожидания у него хватало.

Скотт был горд тем, как ловко он все устроил. На его автоответчик уже пришло сообщение от Эшли о том, что она, следуя всем его указаниям, успешно добралась до дома Кэтрин в Вермонте.

Юные футболисты доложили, что все вещи Эшли доставлены в камеру индивидуального хранения в Медфорде. От них Скотт узнал также о том, что его опасения оправдались и молодой человек с внешностью Майкла О’Коннела действительно интересовался погрузкой, притворившись случайным прохожим. «Напрасно старался, — подумал Скотт. — Гоняешься за призраком. Все, что ты узнал, ничего тебе не даст».

— Этого ты не предвидел, ублюдок, а? — произнес он вслух довольным тоном и пустился в пляс на потертом восточном ковре в своей маленькой гостиной.

Затем он схватил пульт дистанционного управления и включил стереосистему. Он нажимал кнопки, пока из динамиков не грянул «Фиолетовый туман» Джими Хендрикса.

Когда Эшли была еще маленькая, она переняла от него сохранившееся от далеких двадцатых годов выражение «взбить пыль», означавшее «потанцевать». Он сидел дома за письменным столом, она же приходила к нему и спрашивала: «А пыль взбивать сегодня будем?» Включив свою любимую музыку шестидесятых, он показывал ей и фруг, и свим, и даже фредди, которые теперь, с высоты его возраста, казались ему самыми смешными телодвижениями, до каких додумалось человечество за всю свою историю. Дочка, хихикая, подражала ему, пока не валилась на пол от хохота. И даже в то время ее грация изумляла его. Ни в одном ее шаге не было ничего неловкого, неуклюжего — балет, да и только. Он понимал, что в нем, как и во многих отцах, говорит любовь к дочери, но даже самый строгий критический анализ не мог разубедить его в том, что в мире нет ничего более прекрасного, чем его дитя.