Джон Гришэм - Рэкетир

В темноте мы сели в Оклахома-Сити, где нас затолкали в автобус и повезли в очередной распределительный узел. Там оказалось не так плохо, как в Атланте, но я все равно уже подумывал о самоубийстве. Пять дней в одиночке — и опять в аэропорт. Мы прилетели в Техас, мировую столицу смертельных инъекций, и я размечтался о воткнутой мне в руку игле и о спасительном вечном забытье. Восьмерых крутых парней-латиносов усадили в Далласе на рейс «Зек-эйр», и мы перелетели в Литтл-Рок, оттуда в Мемфис, оттуда в Цинциннати — где мои перелеты завершились. Я провел шесть ночей в опасной городской тюрьме, после чего двое маршалов отвезли меня в тюрьму в Луисвилле, Кентукки.

От Луисвилля до моего виргинского Уинчестера пятьсот миль. Если бы мне разрешили самостоятельную явку, то мы с отцом доехали бы туда за восемь часов. Он высадил бы меня перед воротами и попрощался.

Вместо этого — сорок четыре дня мучений, из них двадцать шесть в одиночках; слишком много остановок, чтобы все упомнить. Во всем этом нет ни капли логики, но никому нет до этого дела. Никакого контроля!

Истинная трагедия федеральной системы исполнения наказаний не в ее нелепостях. Она в загубленных, зря потраченных жизнях. Конгресс требует длинных суровых приговоров, и в отношении уголовников, творящих насилие, это оправданно. Закоренелых преступников держат в федеральных тюрьмах строгого режима, крепостях, где орудуют банды, а убийство — обычное дело. Но большинство федеральных преступников осуждены за ненасильственные преступления, причем многие совершили деяния, почти или совсем не связанные с криминалом.

Весь остаток жизни на меня будут смотреть как на преступника, и я отказываюсь с этим мириться. Я хочу избавить свою жизнь от следов прошлого и не впускать в нее щупальца федерального правительства.

Параграф 35 Федерального уголовно-процессуального кодекса предусматривает один-единственный механизм смягчения тюремного приговора. Его логика великолепна и идеально подходит для моего случая. Если заключенный поспособствует раскрытию другого преступления в интересах федеральных властей, то его приговор может быть сокращен. Конечно, для этого требуется взаимодействие правоохранительных органов — ФБР, Управления по борьбе с наркотиками, ЦРУ, Управления контроля за табаком, алкоголем, огнестрельным оружием и взрывчатыми веществами и прочих, — а также суда, вынесшего приговор.

Если все пойдет по плану, то мне, возможно, скоро будет предоставлена честь встретиться с достопочтенным судьей Слейтером — на сей раз уже на моих условиях.

Начальник тюрьмы ко мне подобрел. Он думает, что располагает ценностью, важной для начальства, и хочет находиться в гуще событий. Я подсаживаюсь к его письменному столу, и он предлагает мне кофе. Это сюрреалистическое предложение невозможно осознать: всемогущий начальник угощает кофе заключенного!

— С удовольствием, — отвечаю я. — Черный.

Он жмет на кнопку и сообщает наши пожелания секретарше. Как я погляжу, на нем сегодня запонки — хороший знак.

— Нынче у меня большие гости, Мэл, — сообщает он самодовольно, словно координирует все усилия по розыску убийцы. Мы с ним теперь близкие друзья, и он называет меня по имени. Раньше я был просто Баннистером.

— Кто? — спрашиваю я.

— Глава следственной бригады Виктор Уэстлейк из Вашингтона и свора юристов. Похоже, ты привлек их внимание.

Я не могу сдержать улыбку, но тут же принимаю серьезный вид.

— Этот человек, убийца судьи Фосетта, когда-нибудь был здесь? — спрашивает начальник.

— Простите, сэр, на это я ответить на могу.

— Насколько я понимаю, либо здесь, либо в Луисвилле.

— Возможно. А может, я знавал его до тюрьмы.

Он хмурится, теребит подбородок.

— Понимаю…

Приносят кофе — на подносе, и впервые за много лет я пью из нормальной чашки, а не из пластмассовой или бумажной. Мы тратим несколько минут на болтовню ни о чем. В одиннадцать ноль пять из переговорного устройства на его столе раздается голос секретарши: «Пришли!» Я перехожу следом за ним в знакомую комнату для совещаний.

Пятеро в одинаковых темных костюмах, белых рубашках с воротничками на пуговицах, незатянутых галстуках. Я бы за полмили опознал в них федералов.

Начинается с чопорных представлений. Начальник тюрьмы нехотя удаляется. Я сажусь по одну сторону стола, пятеро моих новых знакомых — по другую. В середине располагается Виктор Уэстлейк, справа от него агент Хански и новое лицо, агент Сасуотер. Эти двое помалкивают. Слева от Уэстлейка сидят два помощника федеральных прокуроров: Мангрум — из Южного дистрикта Виргинии, Крэддок — из Северного. Зеленого Данливи они с собой не взяли.

Ночью была гроза, вот Уэстлейк и говорит:

— Знатно нынче громыхало, верно?

Я щурюсь и отвечаю:

— Вы серьезно? Хотите поговорить о погоде?

Этим я его, конечно, взбесил, но недаром он профессионал. Он улыбается, кряхтит.

— Нет, мистер Баннистер, я здесь не для беседы о погоде. Мой босс считает, что нам надо заключить с вами сделку. Вот зачем я приехал.

— Отлично! А громыхало и впрямь знатно.

— Мы бы хотели услышать ваши условия.

— Думаю, они вам известны. Мы воспользуемся параграфом тридцать пять. Подпишем соглашение — все вместе, — в котором я называю вам человека, убившего судью Фосетта. Вы его арестовываете, проводите следствие, делаете все необходимое, а когда федеральное Большое жюри предъявляет ему обвинение, я выхожу из тюрьмы. В тот же самый день. Меня переводят из Фростбурга, и я исчезаю по системе защиты свидетелей. Никаких тюремных сроков, никакой судимости; Малкольм Баннистер перестает существовать. Сделка конфиденциальная, секретная, она похоронена; ее скрепляет своей подписью министр юстиции.

— Сам министр?

— Именно, сэр. Я не доверяю ни вам, ни кому-либо еще в этой комнате. Не доверяю судье Слейтеру и любому другому федеральному судье, прокурору, помощнику прокурора, агенту ФБР, вообще кому-либо, работающему на федеральное правительство. Бумаги должны быть безупречными, сделка — нерасторжимой. Обвинительный акт — мое освобождение. Точка.

— Вы обратитесь к адвокату?

— Нет, сэр, я справлюсь сам.

— И то правда.

Мангрум внезапно достает файл и вытягивает из него несколько экземпляров какого-то документа. Один экземпляр предназначен мне: вот он, лежит передо мной с безупречной симметрией. Я кошусь на него, сердце чуть не выскакивает из груди. «Шапка» та же, что у всех ходатайств и ордеров в моем уголовном деле: «В Окружном суде Вашингтона, федеральный округ Колумбия; Соединенные Штаты Америки против Малкольма У. Баннистера». Посередине страницы набрано заглавными буквами: «ХОДАТАЙСТВО, ПАРАГРАФ 35».