Алла Авилова - Откровение огня

— В ЧК в Протасове? — с издевкой переспросил Митя. — Или ты не знаешь?!

— Чего это я не знаю?

— Скинули в Протасове комиссаров. Самоуправление теперь у них.

— Бреши-бреши!

— Верно говорит, — подтвердил сосед. — Сам-то, видать, тоже комиссар?

Степан посмотрел на мужика как на муху и продолжил наступление:

— Ты от меня, Ломанов, больше не улизнешь. Я тебя если не в Протасове, так на следующей станции, в Малеевке, в ЧК сдам.

— Не будем загадывать, — молвил, усмехаясь, Митя.

— Там она, твоя ЧК, осталась, — встрял опять мужик, тряхнув головой в сторону отодвигавшегося все дальше Боброва. — Слава богу, вырвались. Тебя вот только в подарок получили, хоть и не просили.

— Мы этот подарок, Денисыч, протасовским вручим, на память, — поддержал его парень, стоявший тут же. — Нам самим его не надо, у нас еще в памяти свежо.

Денисыч добавил:

— Протасов уже вот-вот будет.

Поезд въехал на станцию. Те, кто сидел и стоял у окон, объявляли:

— Мужиков у вокзала полно!

— Многие с ружьями…

— А мешок-то висит, видали? Флаг сняли, на его место мешок повесили!

— Эй, кто грамотный, глянь-ка, чего там за слова на стене намазаны!

Кто-то прочитал вслух:

— «Долой комиссаров-брехунов! Коммунизм — наше мужицкое дело!»

У Степана сорвалось с языка:

— Контра лапотная!

— Слыхали? — тут же привязался Денисыч, надрывая голос, чтобы все слышали. — Наш-то комиссарик сердится!

— У, черт! — выругался на него Степан.

— Слышь! Черта на помощь зовет!

Вокруг загоготали.

— Хоть бы одна баба мелькнула, — сокрушалась женщина у окна. — Баб вообще нет! Ой, налетят!

— Чего — налетят? Может, это у них в Протасове самооборона устроена.

— Все налетают. И эти налетят. Видишь, поезд оцепили?

— Да им в вагоны-то не зайти. Весь поезд битком.

Протасовские мужики и не думали заходить в поезд — они обработали его по-другому. Каждый вагон, один за одним, получил приказ «разгрузиться». Это означало, что все пассажиры должны были выйти на перрон с вещами.

— Дай мне книгу, — опять потребовал у Мити Степан. — Я ее лучше сберегу.

— Для кого? — ехидно спросил Ломанов.

И опять замолчали. Прижатые друг к другу, стоящие лицом к лицу, они теперь оба молчали, каждый глядя в свою сторону.

— Что будет! Что будет! — причитали там и здесь старухи. Кое-кто ругался, проклиная меняющиеся власти — красных, белых, зеленых, большинство же оцепенело выжидало.

Было приказано выходить из вагона с обеих сторон. Степан, двинувшись вслед за Митей к тамбуру, изловчился ощупать его мешок.

— Переложи книгу за пазуху! — зашептал он ему в затылок. — Отберут мешок, и тю-тю.

Митя и ухом не повел.

От крайних, продвинувшихся к выходу, прокатилась в глубь вагона новость:

— Поезд дальше не пойдет! В Малеевке Чуня!

— Черт! — выругался опять Степан и со злостью пнул коленом Митю. — Надо же так угодить! И все из-за тебя!

Митя отплатил локтем.

— Не отстанешь — точно стряхну тебя протасовским, чекист.

— Да ты сам-то кто? — зашипел в бешенстве Линников. — Я тебя им тоже стряхнуть могу. Им что красные, что благородные.

У выхода из вагона стояли трое с винтовками. Вглядываясь в мешки, они выуживали пассажиров с многообещающим багажом. Один из задержанных стал пререкаться:

— Чего арестовываете?

— Никто тебя не арестовывает, не шуми. Досмотр багажа проводим на выявление излишков.

— Какие еще излишки? Нет у меня никаких излишков!

— Молчать! Сказано — жди, и жди.

Кто-то спросил:

— Эй, ребята, вы кто будете? Вы ведь не зеленые?

— Мы — народная дружина Прохора Деряева!

— И эти «народные»! Чего ж тогда народ хватаете?

Попался и Денисыч со своим огромным мешком. Увидев, что Степан пропущен, отомстил:

— Глянь-ка, а комиссарик-то проскочил! Ишь, идет себе тихой сапой.

Один из деряевцев услышал.

— Какой еще комиссарик?

— Да вон идет, в безрукавке, — указал на Линникова его бывший сосед. — В поезде ехали, арестовать грозился. А теперь ишь притих.

Деряевец нагнал Степана и схватил его за плечо.

— Стой! В комиссарах, говорят, ходишь?

— Каких еще комиссарах! Я учитель из Посада, — отвечал Линников.

— Что ж ты тогда арестами-то грозился? Учителя! До смерти заучиваете! — доканывал его Денисыч.

— Тебе я, что ли, грозил?! — огрызнулся Степан.

— А кому? — насторожился деряевец.

— Сказал там одному, чтоб припугнуть, — нашелся Линников. — Книгу он у меня выкрал. Я думал, припугну ЧК — может, отдаст.

— Вон он стоит, другой-то, — помогал Денисыч — добивался, видно, чтоб отпустили.

Деряевец обернулся к Мите, на которого указал пальцем задержанный, вгляделся в него и спросил в упор:

— Из бывших?

— Господами не были, — отвечал Митя. — Отец — из трудовой интеллигенции, трудом его жили.

— Что за труд такой?

— Отец учителем был.

Все, кто слышал разговор, засмеялись. Кто-то влез:

— Да они тут все учителя, видали? Вот за книгу-то и дерутся!

— Подозрительно мне ваше дело, — с важностью сказал деряевец. — Отойди в сторону, оба! Разбор с вами будет.

К Мите и Степану подошли двое с ружьями и взяли их под стражу.

К пассажирам, прошедшим досмотр, обратился сам Деряев, пожилой, плотный мужик, ничем не отличавшийся от других:

— Люди добрые! Комиссары-краснобаи из Москвы власти у нас в Протасове больше не имеют! Они хотели нам диктовать, как жить. Народу такая жизнь не нужна! Мы, мужики, построим сами, без столичных прохиндеев, счастливую жизнь! Долой народных кровопийцев — старых и новых!

И Деряееву требовалось хлопать. Хлопали вяло.

— Чтобы эту мечту сделать былью, нам нужна ваша подмога. В Посаде комиссары, в Малеевке — Чуня. Сами видите, враги со всех сторон. Дружина должна быть всякий час готова к отпору. Бойцам требуются жратва и одежа. Потому был учинен досмотр на выявление излишков. Этой меры оказалось мало. Нам требуются помощь и поддержка каждого из вас. Предлагаю вам добровольно, из мужицкой солидарности, поделиться имуществом с народной дружиной, которая борется за счастливую жизнь простого люда.

Толпа заволновалась.

— Что белые, что красные, что народные — все одна саранча!

— Саранча! Саранча! — как эхо прокатывалось по толпе. Одна из баб вскричала:

— Да мы от комиссаров бежим, потому как поборами замучены. Теперь вы за последнее хватаетесь!

Несколько отчаянных двинулись к оцеплению, намереваясь прорваться из кольца. Прохор стрельнул в воздух, и все опять замерли.

— Не хотите по-хорошему, тогда будет другой разговор с вами, — хмуро, с обидой сказал Деряев. — Оставляй здесь все имущество и расходись! За сопротивление — арест!

Началась потасовка с воплями, криками, визгами. Она продолжалась недолго. После того как деряевцы похватали сопротивлявшихся и увели их с пустыря, реквизиция прошла быстро. Задержанных для «разбора» отправили вместе с бунтарями в складской сарай неподалеку от вокзала.