Алла Авилова - Откровение огня

За несколько дней до отъезда я принимал гостя: Гальчикова из Московской патриархии. Он пришел «попрощаться и вручить мне сувенир на память о нашем знакомстве» — так он назвал мне цель своего визита по телефону. Войдя ко мне в комнату, Гальчиков первым делом попросил поставить музыку. Радио, проигрыватель или магнитофон были средствами против прослушивания, которому, по всеобщему убеждению, подвергалось все общежитие. Я завел первую попавшуюся пластинку.

Сувениром оказался альбом Троице-Сергиевой лавры в Загорске, где находится Духовная академия. Я поблагодарил Гальчикова за подарок и предложил ему коньяку. Он не отказался. Мы чокнулись.

— Давайте выпьем за «Откровение огня»! — предложил он. — Оно свело нас друг с другом.

Мы выпили, как полагалось, до дна и поставили наши пустые рюмки на стол, после чего мой гость попросил:

— Налейте сразу по новой. У меня есть еще один тост. — На его щеках появился румянец, энтузиазма в глазах поприбавилось. — Я хочу сейчас выпить за вас, — объявил он. — Вы хороший человек. Но я думаю, что вы глубоко одинокий человек. Это оттого, что вы полагаетесь во всем на себя. Вы думаете, что все в вашей жизни зависит только от вас. Такой образ мыслей приводит к беспросветному одиночеству. Я знаю, что говорю. Я сам через это прошел.

— «Кажется все, в том числе — одиночество», — сказал я. Он посмотрел на меня озадаченно.

— Вы что-то цитируете?

— Да нет, я сказал это просто так.

Мы опять опустошили рюмки, и мой гость спросил как бы между прочим:

— Есть ли какие-нибудь новости об «Откровении огня»?

Лгать ему мне было проще, чем Глебову, но все-таки…

— Вы ставите меня в трудное положение, — сказал я. — Я не могу ответить ни «да», ни «нет». Дело в том, что я связан обещанием пока ни с кем не говорить об «Откровении».

Глаза у Гальчикова вспыхнули как лампочки.

— Скажите только, сдвиг значительный?

— Я не могу вам сказать даже это.

— Усвоил! — воскликнул Гальчиков радостно. — Вы это дело не оставляйте! И не давайте водить себя за нос! Наши учреждения это могут.

— Я это знаю.

— Вы вряд ли знаете, как они могут водить людей за нос.

Он приблизился ко мне и прошептал:

— Не отступайтесь от «Откровения». Это и правда очень своеобразная рукопись. — С этими словами Гальчиков подвинул ко мне свою рюмку. — Вы и в свой «наперсток» налейте, — потребовал он.

Опустошив рюмку, мой гость приложил ладонь ко рту, опустил глаза и ушел на несколько мгновений в себя.

— Хорошо зажгло, — сообщил он наконец удовлетворенно. Я это и сам видел: покраснели не только его щеки, но и глаза. Гальчиков кивнул на бутылку с остатком коньяка. — Тоже ведь огонь. Дети ли, взрослые — все любят поиграть с огнем, кто с каким.

Он посмотрел на меня проникновенно и произнес с ударением:

— «Откровение огня». С каким огнем играли кенергийцы? Синод дважды отправлял в Благовещенский монастырь запрос по поводу «Откровения», в 1873 году и в январе 1917 года. Последний был реакцией на известную вам заметку в «Историческом вестнике» 1916 года — на нее тогда обратили внимание самого митрополита. Этот запрос остался без ответа: через месяц в России произошла Февральская революция, потом — Октябрьская, и монастырей не стало. Иными словами, мы не располагаем подтверждением из Благовещенской обители, что сообщение в «Историческом вестнике» отражает действительность. Однако мы знаем доподлинно, что рукопись была там в 70-х годах прошлого века, во времена игумена Арсения — это он, кстати, положил начало прославившейся потом монастырской библиотеке. Отцу Арсению и был направлен первый запрос Синода. Вопрос об «Откровении огня» возник в связи с жалобой на игумена. Ее написал некий иеромонах Киприан из Москвы. Один из его духовных чад, семинарист, покаялся ему в непозволительной охоте за «книгой тайн». Он занялся этим делом не для себя, а для своего дяди — им же был не кто иной, как отец Арсений. Игумен Арсений узнал, что «Откровение огня» находится в Москве, в руках одной девицы, и послал к ней своего племянника, с тем чтобы тот выманил у нее эту книгу любой ценой. Я не буду вам называть все подробности, скажу только, что дело было грязным. Я ознакомился с жалобой Киприана лично и выписал из нее то, что касалось «Откровения огня». Как вам нравится, например, такое…

Гальчиков достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, полистал ее и, остановившись на одной из страниц, зачитал:

«Сию книгу сочинил неуч, Священного писания не знающий, слепец, наших грехов не видящий, дерзкий скоморох, над нашими надеждами надсмеивающийся. Называет себя иноком, а страх Господень отвергает. Хоть бы раз признал некудышность своего умишка — какое там! Какой-то белый огонь в себе удумал. Этот гордец и писанину свою назвал „Откровение огня“. Сжечь бы ее надо было настоящим огнем, а игумен Арсений самолично на ту книжонку польстился и вот уже два года ее у себя прячет…»

Убрав записную книжку, мой гость добавил:

— Конец истории туманен. Отец Арсений написал в Синод, что жалоба иеромонаха Киприана — поклеп. За рукописью из Захарьиной пустыни он никогда не охотился. Книга действительно попала к нему несколько лет назад, но произошло это по чистой случайности, к чему его московский племянник не имел никакого отношения. Зачем тому потребовалось так кощунственно клеветать на родного дядю — для него загадка. А что касается «Откровения огня», то он тоже счел эту книгу вздорным бредом и сам поступил так, как предлагал сделать его обвинитель: сжег ее. Позже появились основания усомниться в чистосердечности отца Арсения, но тогда, в 1873 году, его ответ показался Синоду убедительным. Больше сорока лет после этого инцидента об «Откровении огня» не было произнесено ни звука. И вот наступил 1916 год. Благовещенский монастырь возглавил отец Евгений, последний его игумен, стремившийся прослыть просвещенным клобучником. Наезды столичных профессоров ему льстили. Он хвалился перед ними редкими книгами, и весть о тайной кенергийской рукописи дошла до Московского и Петербургского университетов, а оттуда проникла в «Исторический вестник». И снова встал вопрос об «Откровении огня». В университетских кругах возникли всякие спекуляции. Наши гуманитарии всегда чувствовали себя сиротами без бенедиктинцев и доминиканцев. Вот и ухватились: кенергийцы! И назвали этих кенергийцев «орденом». В действительности же можно говорить только о том, что в Захарьиной пустыни была написана книга мистического характера под названием «Откровение огня».

— То есть «бесполезная книга», — заметил я.

— Кто это сказал?

— Вы.

Гальчиков задумался.

— Так это я сказал от себя. — Он хмыкнул и пояснил: — Я плохой дипломат. Говорю и сам же забываю. Да и дипломатия здесь, в сущности, ни к чему. Какой тут секрет, что «Откровение огня» интересует и нашу Духовную академию, и… Ну не буду заходить далеко в своей откровенности, да и вам это тоже ни к чему. Вы только не думайте, что я перед вами кручу-верчу. Я с вами по-честному.