Кристофер Эйтс - Черный мел

— Значит, там вы и женились — в Англии?

Я смущенно смотрю на него.

— Извините, — говорит он, — наверное, она просто ваша подружка? Я ни разу не видел вас вместе, поэтому и подумал, что она ваша жена… — Сосед натянуто смеется: — Извините, неудачно пошутил.

Я не женат, отвечаю, я разведен. И подружки у меня тоже нет. Сосед вздыхает. Ну да, конечно… Значит, она просто домработница? Он хлопает себя по лбу. Послушайте, можете дать мне ее телефон? Я вообще-то аккуратный, но ради такой знойной домработницы могу специально устроить беспорядок.

Он смеется и игриво толкает меня кулаком в плечо. В ответ я делано улыбаюсь, и он сразу умолкает.

— Значит, вы утверждаете, что видели в моей квартире женщину? — спрашиваю я.

Мой вопрос его изумляет.

— Ну да, — гнусаво отвечает он. «Ду да».

Я опускаю голову и стараюсь как можно быстрее обдумать его слова. И вдруг, глядя на полустертые слова на кроссовках, я спрашиваю соседа:

— Вы видите ее каждый день в одно и то же время? Всегда в полдень?

— То есть в двенадцать часов дня? Да… кстати, раз уж вы об этом спросили.

Я кладу руку соседу на плечо. Он медленно опускает голову, как будто боится, что по его телу снизу вверх ползет огромный ядовитый паук.

— Мне пора, — говорю я, разворачиваюсь и бегу.

XXVII(iv).Я неслышно отпираю подъезд, на цыпочках поднимаюсь по лестнице. Вхожу в квартиру. Заглядываю везде, кроме одного места.

При виде платяного шкафа мне делается тошно и страшно. Что я храню в этом шкафу?

Я стучу по дверце кулаком. Выходите, говорю я, выходите, я знаю, что вы там. У меня ружье, говорю я, и, если вы не выйдете, я буду стрелять.

Может, взять нож на кухне? Неожиданно я что-то смутно припоминаю. У меня ножи только для масла.

В последний раз предупреждаю, кричу я.

Когда я в прошлый раз открывал шкаф? Такое неоткрывание шкафа вошло в мой распорядок. Но разве я не оставил бы мнемоник, который подсказал бы, что шкаф открывать не стоит — из-за какой-нибудь совершенно неуместной штуковины? Например, обмотал медную ручку проволокой или поставил рядом что-нибудь из кухни?

Я прижимаюсь ухом к шкафу и вслушиваюсь. Потом распахиваю дверцу и задыхаюсь от неожиданности и страха. Громко ахаю и встаю в бойцовскую стойку. Сжимаю кулаки.

Ничего. Шкаф пуст. В основном пуст. Потом я замечаю: на полу лежит очень маленький зеленый пластмассовый домик. Я с любопытством хватаю и верчу домик в руках.

Проходит около минуты, прежде чем я вспоминаю «Монополию», а за ней и другие настольные игры. Домик я выкидываю в мусор. Он не относится к важным воспоминаниям, которые мне нужно сохранить.

XXVII(v).Я быстро справляюсь с послеобеденными делами и спешу к своему рассказу. Мне хочется прочесть все, написанное до сих пор, с особенным вниманием к деталям с самого первого слова.

И теперь, когда сон начинает смыкать мои веки, я должен кое-что сообщить.

XXVII(vi).Для начала позвольте признаться: голова моя работает уже не так хорошо, как прежде. И даже раньше в моем разуме имелись тонкие трещинки или щели. Поэтому очень прошу, отнеситесь с осторожностью ко всему поведанному ниже.

Я не могу с полной уверенностью утверждать, что все слова в этом рассказе были написаны мной. Мне кажется — некоторые не мои.

XXVIII(i).День рождения Марка прошел непринужденно и весело. Старые и новые друзья собрались в пабе на набережной Темзы. Сколько у него друзей, думал Чад, и все похожи на персонажей из книги. Раньше такая книга вызвала бы в нем комплекс неполноценности, но ему очень хотелось подняться наверх, в этот настолько превосходящий его мир.

После закрытия паба они буквально вывалились из дверей и отправились в дом к одному из друзей Марка, чьи родители уехали на месяц — дела призвали их в Кейптаун. Дела и развлечения… Вечеринка продолжилась с новой силой.

Когда наконец они направились в дом матери Марка, уже начинался новый день, и солнце вставало над викторианскими крышами. В предрассветном сумраке Чад, пьяный и плохо соображающий, казался себе почти одним из лондонских друзей Марка. Как будто за ночь Лондон впитал его в себя.

XXVIII(ii).Проснулся он от боли, буквально раскалывалась голова. Рядом на полу лежала записка. Друзья пробовали разбудить его, но безуспешно. Записка завершалась словами: «Приходи опохмеляться в „Скворец“».

Чад чертыхнулся и вздохнул. Потом опомнился, встал, принял душ и оделся. Ничего не помогало, голова все так же болела. Паб находился в дальнем углу площади. Местные жители проходили в скверик, отпирали калитку своими ключами, за черной оградой виднелись аккуратные лужайки и дорожки с желтым гравием, как на пляже. Чад на ходу проводил пальцем по верхушкам остроконечных кольев ограды и обещал себе, что когда-нибудь будет жить в таком вот месте. Подобными мыслями он позволял себе наслаждаться, только если Джолиона не было рядом.

Он нашел их в пабе, все развалились рядом с камином. Джолион обнимал Эмилию за плечи, он сидел в кресле и пил пиво. Эмилия первой заметила его и сказала:

— Вот и хорошо. Как ты, Чад? Утром я так волновалась за тебя.

Вместо ответа Чад тяжело плюхнулся на стул и уронил голову на стол.

— Вот видишь, Эмилия, я же говорил, он молчун, — подключился Марк. — А может, это у него просто тактика такая. Как говорится, в тихом омуте…

— Знаю, — ответила Эмилия, — только не могу понять, к какому типу молчунов относится Чад?

Чад приподнял голову и посмотрел на Эмилию. Личико у нее было хорошенькое, а сейчас, озадаченная, она стала еще милее.

— Он из сильных молчунов или другой? — продолжала Эмилия. — И есть ли названия для других молчунов? Должны быть. Определенно должны быть глупые молчуны. — Вдруг она встревожилась. — Нет, Чад, не подумай, будто это о тебе. Извини, я просто думаю вслух. — Она хмыкнула и прикусила губу. — Застенчивый молчун, слабый молчун… Ну, Чад, признавайся, к какому типу молчунов ты относишься?

Чад заставил себя оторвать голову от стола и сесть прямо. Он не мигая смотрел на Эмилию. Смотрел и смотрел на нее в упор.

— Извини, Чад, — сказала Эмилия, перебирая пальцами цепочку на шее. — В самом деле, я не хотела тебя обидеть.

Чад рассмеялся:

— Нет, просто я отвечал на твой вопрос. Я молчаливый молчун.

Эмилия тоже рассмеялась, но как-то натужно.

Джек поспешил вмешаться. Никто не имел права веселиться и юморить в присутствии Джека без его участия и одобрения.

— Нет, он последний тип, психопат. Тихий, но склонный к насилию. Сильный и неудержимый. Наверное, любит пердеть на лекциях…

Дэ поморщилась с отвращением.

— Что? — возмутился Джек. — Можно подумать, ты этим не занималась в школе. Все мы этим баловались…