Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор

Ответа не было. Да и не надо. И без него многое понятно. Перед Костей был огромный зал, уходивший пустотой вправо и влево, далеко за пристроенные где-то на несущих колоннах динамики. Впереди пустоты было меньше, звук барахтался и падал обратно, отраженный недалеким препятствием. Разный звук, не только Костиных речей.

Костя, надев перчатку, поковылял вперед, неритмично цокая арматуриной по полу, а когда более-менее пригляделся, перехватил арматурину как дубинку и покрался беззвучно. Беззвучно не получалось: нос не работал, а через рот дышалось со свистом, и мелкий бетонный мусор крякал под подошвами. Но можно было надеяться, что объект этого не слышит, потому что сам издает звуки сопоставимой интенсивности. Звуки были странными – какое-то шуршание с гулким подстукиванием, будто связку газовых баллонов по полу таскают. Доносились звуки из-за замызганной старообразной двери, – древесная плита под шпоном, – врезанной в самую середку дощатой стены, перечеркивавшей зал, кажется по всей длине. Костя снял перчатку и уперся в дверь кончиками пальцев, осмотрел ручку, замок и петли. Шум оттуда, замок стандартный врезной, дверь открывается внутрь – так что, по идее, выбивается без проблем.

Костя надел перчатку, последний раз прислушался, оперся на арматурину и ударил ногой в замок. Дверь с хрустом отошла на полсантиметра – косяк почти выбился. За спиной рявкнули:

– Не делай…

Костя не дослушал. Он перехватил арматурину и кинулся вперед – сквозь громко отлетевшую дверь, лунный свет и через узкую площадку, перегороженную связанными сорокалитровыми бочками из-под краски. Костя споткнулся о них и полетел, уже увидев, куда, пытаясь извернуться и ухватиться за бочку, за балку, за воздух – и падая мимо, мимо, медленно и жутко. И сразу – быстро.

Ветер вышиб жуть, оставив гулкий восторг понимания. Не было за дверью никакого объекта – был колодец, который станет внутренним двориком с застекленной крышей и стеклянным же галерейным переходом на уровне четвертого этажа. Пока галерея лишь обозначалась парой балок, толстенными рельсами упершихся в черный провал на противоположной стороне. Костя понял это вспышкой, пока пролетал между балками и страшно растопыривался, пытаясь уцепиться хоть за что-то и замечая очень многое: луну в черном круге наверху и блестящие стекла странной подъемной установки внизу, слишком дальние линейки швеллеров и балок под лестничные пролеты и лифтовую оснастку, неровную яму бассейна и человеческую фигурку, вышедшую из тени на третьем этаже, черную, но понятно, что на самом деле темно-синюю.

Ветер вывернул веки и продул спекшиеся ноздри, затылок и живот сладко запели в унисон, и Костя счастливо сообразил, что обязательно спасется, уцепится за крюк или непременно торчащую в таких случаях плиту, а может, сумеет спланировать курткой, чтобы подлететь ближе к обрыву этажа, ухватит объекта за ногу, быстро выкарабкается – и отомстит за свой страх так, что самому потом вспоминать не захочется, и свернет бошки гопам, и сбегает к красоткам сестренкам, и обеим засадит, а потом тоже бошки свернет, и потом боссу

Про босса Костя додумать не успел.

Везет не утопленным дуракам, а тому, кто везет. И наоборот. Осталось понять, что обидней: покрываться мхом, радуясь, что под тебя не течет и над тобой не каплет, или смело двигаться в сторону поставленной цели, дабы обнаружить, что целью была собственная задница, на которую ты и привез тележку неприятностей.

Можно считать, что сам виноват. Не изучил все плоскости ситуации. Пренебрег родственными мелочами. Несколько раз подряд хватался за первую удобную возможность. Отправил Костика, а не Славу, который, вы не поверите, повдумчивей.

Но вины никакой не было. То есть по большому счету, перед богом там, УК и прочими малоактуальными пока мелочами вина была – куда без нее. Но каждое действие Валерия было обоснованным, грамотным и соответствовало обстоятельствам. Другое дело, что обстоятельства раз за разом переворачивались пятками вверх. Кто ж знал, что именно в этом Мухосранске все будет так серьезно. К тому же Костик всегда справлялся без затей. А предугадать появление сторонней силы было невозможно.

Не бывает у нас пришельцев.

А в Чулманске, оказывается, бывают. И перед нами, товарищи, стоит боевая задача выяснить, откуда они пришли и как их проводить обратно. Так, чтобы больше не приходили.

И задача, и сам выход на сцену новой силы стали очевидными не сразу. Хотя Костика Валерий как раз сразу хватился. Даже до того, как возникла необходимость хвататься. И за телефон, и за ствол. Тревога непонятного происхождения вылупилась где-то за левым виском и болталась там, отвлекая и раздражая.

Договаривались, что Костик отчитывается дважды в сутки. Тревога всплыла вечером, когда Костик доложился, что идет на работу. Холодно будет, спросил Валерий. Не исключено, легко ответил Костик, и тут же продемонстрировал, что его хваленая эмпатия, на которой, собственно, и держалась костикова карьера, штатно срабатывает и при телефонном общении. Не беспокойтесь, босс, пожалуйста, сказал он, сам не замерзну. Тут тепло, я одет и это, руками буду размахивать. Да и некому тут морозить, ей-богу. А наш звонарь, уточнил Валерий, хотя спросить хотел совсем не об этом, а о чем, и сам толком не понимал. А наш звонарь упылил – и не видно. Вы уж его сами там поищите, пожалуйста. Валерий хотел было уточнить, где и как искать, но вовремя спохватился и попрощался, удержавшись даже от пожеланий. Не полагалось им пожеланий. Примета плохая.

Валерий честно пытался понять, почему беспокоится. Причины не было. Было ощущение как в кинотеатре после кино, когда свет уже зажегся, ты встаешь и под титры вместе со всеми семенишь из зала, и на самом выходе обнаруживаешь, что титры уступили место эпилогу, который выворачивает наизнанку всю концовку фильма – а тебя уже из зала вытолкнули, и вернуться нельзя. Звонок следака из Чулманска был нелепым прицепчиком к проходной, косячной, но завершенной довольно изящно операции. Ею можно было гордиться – пусть даже не хвастаясь. Хотелось бы гордиться и дальше. Но место гордости слишком уверенно заняла дурная маета.

Валерий с трудом сдержался вечером и ночью – но сдержался, не позвонил. Отвлекать нельзя, дергать некрасиво. Костик сам позвонит в назначенное время.

Костик сам не позвонил. Ни в назначенное, ни в резервное время – в 9.09. Такое случалось и, что важнее, было предусмотрено регламентом, но к половине десятого Валерий все равно собрался поднять режим «звездочки» на оранжевый уровень. И тут Костик позвонил. Вернее, все-таки не Костик. С его телефона.