Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор

Раньше она при виде Гульшат немедленно принималась кудахтать комплименты. Теперь не знала, что сказать, и переводила взгляд с хозяина на – а на хозяйку ведь. И помалкивала, и не выпихивала обширным бюстом непрошеных гостей. Явно знала, что не гостей, что на хозяйку. Ничего удивительного. Секретарши да шофера всегда больше всех знают. Работа у них такая.

И еще знают, когда и что говорить.

Сейчас Людмила Петровна, похлопав голубыми веками, сказала неожиданное:

– Сергей Иванович, так кофе два нести или сколько?

– Почему два-то? – обрадовался Захаров, заулыбавшись, как он умел – так, что Гульшат снова стало страшно, а уж секретарша вторично поседела под благородным златом укладки.

Гульшат из дурацкого и неуместного сочувствия хотела объяснить, что два кофе – это потому, что она кофе не любит, и папкина секретарша это должна помнить, так что вместе с кофе принесет сладкий чай. Но тут Шестаков сильно моргнул, приподнял, тут же уронил обратно лежавшие на столе ладони и сипло сказал:

– Кофе.

– В смысле… Всем? То есть три или четыре?

Не помнит все-таки.

Захаров совсем заулыбался, но Шестаков успел первым – и действительно в разрекламированной манере:

– Какие четыре, почему не пять сразу? Мне и…

Он тягостно задумался, уставившись на кончик носа, зыркнул на Захарова и резко спросил:

– Так, а вы кто?

Гульшат хотела ответить громко и отчаянно, чтобы Шестаков посмотрел на нее и больше уже глаз не отводил, бледнея от ужаса. Но Захаров мягко, почти мяукая, объяснил:

– Законный владелец данного актива и его законный представитель. Вы позволите?

Он решительно шагнул вперед и показал Гульшат, чтобы она садилась за гостевой стол. Щербаков привстал, поморщился и плюхнулся обратно, точно ноги отсидел. Захаров повернулся к секретарше и сказал:

– Три кофе, Людмила Петровна. Гульшат Сабирзяновна, вы?..

Гульшат не ответила, глядя на Шестакова. А он на нее не глядел. Опять в стол уставился.

– Ну да, три кофе, поскорее, пожалуйста, – закончил Захаров и отпустил секретаршу движением левого мизинца.

Людмила Петровна качнула укладкой, как сосна, в которую вписался весенний кабан, но устояла и, стрельнув голубым в сторону застывшего вновь Шестакова, поспешно удалилась.

Шестаков не среагировал – так и пялился в стол застенчивым грибником. С хозяевами-то не такой смелый, подумала Гульшат, понимая, что торжествовать рано. Шестакова ушиб не их визит, а что-то другое. Может, его настоящие хозяева позвонили и сказали, что выдадут тринадцатую зарплату не изумрудами, а кровью мордовских девственниц. А может, модным московским наркотиком закинулся – под одеколон, например. Впрочем, одеколоном пахло все-таки не от Шестакова. От Шестакова не пахло ничем. А запах витал по кабинету собственными маршрутами – да и рассеялся почти. Или, скорее, стал привычным и незаметным.

Через пару минут такими же привычными и незаметными станем и мы, подумала Гульшат. Даже шубу снять не предложил, козел. Захаров, все это время разглядывавший Шестакова, не выдержал:

– Сергей Иванович, может, вы соблаговолите обратить свое высочайшее внимание на нас?

Шестаков немедленно поднял глаза. Гульшат подумала, что либо наркотик неласков, либо у Шестакова впрямь стряслось неладное. Глаза были потерянные и немножко безумные, как будто Шестаков судорожно вспоминал и никак не мог вспомнить важнейшую вещь жизни. Впрочем, заговорил он в знаменитом фирменном стиле:

– Я обратил и недоумеваю. Вы, я так понимаю, Захаров, а вы, девушка, Неушева, так? Прекрасно. И чего вы от меня хотите – я так и не понял по телефону.

– Да от вас почти ничего, Сергей Иванович. Мы просто хотим провести максимально корректным и, если пожелаете, публичным образом заседание совета директоров с участием единоличного владельца, о чем, согласно уставу, заявили вам заблаговременно. И совет хотим провести здесь, на заводе. Вы подготовились?

– Дурдом, – сказал Шестаков, утыкаясь лбом в ладонь. – Именно сегодня, что характерно.

Он убрал руку и сказал почти жалобно:

– Ребят, а давайте завтра, а? Ну то есть я могу вас сейчас вывести с территории, не говоря уж о полиции и всяком таком прочем. На скандал-то по фиг, но вам он не нужен, и мне именно сегодня – ну никак. Большой день сегодня, честно говоря. Давайте на завтра все эти прыжки и ужимки отнесем. А?

– Большой день я бы хотела прожить вместе со своим активом, – сказала Гульшат, поежившись от того, как звонко и глупо это прозвучало.

– Или выгнать на хрен, – вяло сказал Шестаков, глядя мимо них на дверь. – Зараза, кофе-то где? Людмила Петровна!

В дверь тут же по-хозяйски постучали. Понятно, не секретарша с кофе. В кабинет сунулся незнакомый мужик в удлиненной кожаной куртке поверх плохо сидящего костюма. Да и сам мужик был из тех, что сидит плохо, зато куда лучше ходит туда-сюда или стоит, держа руки за спиной. Сейчас он держал руки в карманах куртки, что выглядело откровенным хамством даже с учетом того, каким гадом был Шестаков.

– Разрешите? – осведомился он, прикрывая дверь спиной.

– Вы-то кто? – спросил устало Шестаков.

– Я-то? Я, скажем так, Гредин. Вам звонили.

– Кто мне звонил? – уточнил Шестаков, медленно уводя затылок в спинку кресла. Похоже, у него разболелась голова.

– Скажем так, Субботкин звонил.

– О боже мой. Что за день-то, а. Проходите, садитесь, – сказал Шестаков, с отвращением глядя на коричневый галстук гостя.

Гульшат быстро посмотрела на Захарова, Захаров, не уступая конкуренту подступы к гостевому столу, сказал:

– Минуточку. А нам куда прикажете?

– Да вам прикажешь, – буркнул Шестаков, не обращая внимания на живой интерес Гредина к происходящему. – В зал заседаний идите, в малый.

– За каким?.. – ледяным тоном начал Захаров.

– Ну вы же на совет директоров? – раздраженно уточнил Шестаков. – Ну вот, он как раз там будет. В девять начало, я всех предупредил. Знаете, где? Вот и вперед.

Захаров, выставив перед собой антикварную папку, напомнил:

– А вы не желаете предварительно узнать круг вопросов? Вас это в том числе…

– Да все, что угодно. Снимайте, одевайте, передавайте для опытов. Принимайте, что хотите, мне одинаково, всё это яйца выеденного… Ладно. Готовьтесь вон пока. Члены совета подойдут через полчаса. Я тоже. Полчаса! – сказал он уже Гредину, стуча пальцем по запястью.

Гульшат взглянула на Захарова, пожала плечами и вышла в распахнутую им дверь. Но успела услышать, что Гредин, размашисто садясь напротив Шестакова, сообщил:

– А это уж как получится.

В приемной Гульшат с Захаровым снова переглянулись, не обращая внимания на секретаршу. Чего на нее, на предательницу, обращать. А она сама обратила, вдруг спросив: