Александр Гера - Набат

— А это что? — полюбопытствовал он, когда Лайма подала что-то в серебряных судках.

— О, это мое фирменное блюдо. Я готовлю его после каждого вещего сна, — охотно поясняла она. — Телятина с баклажанами и шампиньонами в винном соусе.

— Какого вещего сна? — Судских не интересовала телятина.

— Сегодня мне приснился сон, будто я ловлю рыбу. Я поймала огромного золотистого карпа.

«Это, пожалуй, к беременности, — вспомнил примету Судских. — Все же она Момоту больше чем племянница». Он даже огорчился, но виду не подал.

— Я так счастлива!

— За ваше счастье, — предложил Судских и налил рюмки до краев.

— Правда? Вы хотите мне счастья?

— Конечно. Вы достойны его. Вы красивы… Королева.

— За моего короля!

— С удовольствием!

Она чуть придержала свою, наблюдая, как он махом опорожнил рюмку, мельком улыбнулась глазами и тоже выпила до дна.

— Могу я задать вам не совсем скромный вопрос? — спросил он.

— Я готова ответить на любой, — стала вдруг серьезной Лайма, задержав вилку у рта.

— Георгий Георгиевич поведал, что спас вас от смерти…

— Да, это так, — Лайма отложила вилку. — Со мной приключилась какая-то непонятная болезнь два года назад. Я стала катастрофически худеть, и никто не мог поставить диагноз. Тогда я была плоской до ужаса, в пять раз весила меньше. Представляете?

— Не представляю, — искренне ответил Судских.

— Так было. Я побывала во всех клиниках, у известных экстрасенсов, и безрезультатно. У меня совсем не осталось денег, и я отчаялась. Ела одну овсянку на воде. Не могла работать. Продала все, что осталось у меня от родителей. Случайно среди писем я нашла адрес Георгия. Он на самом деле мой дядя. Я написала ему, он ответил, прислал денег и просил немедленно приехать к нему в Аникщяй. Что мне оставалось? Приехала из Брянска…

— А разве вы не литовка? Имя у вас не русское…

— Мой отец был литовец, дядя Георгия. Это он когда-то посоветовал ему жить в Литве и завещал старый родительский дом.

— Так-так, — кивнул Судских. — И дальше?

— Я приехала, он осмотрел меня, ничего не сказав. Потом сварил бульон и велел выпить. Там было много укропа и петрушки. Я ответила, что меня сразу поразит отек. Он сказал: пейте. Я выпила всю чашку… И ничего не случилось, — засмеялась она. — Через месяц на свой день рождения он разрешил мне бокал шампанского, и опять ничего не случилось, а два года назад у меня страшно распухало лицо от газированных напитков. Вот и все.

— Он кудесник?

— Да, он кудесник, — задумалась Лайма, сказав это. — Понимаете, магами не становятся, и магия — это естество человека. Я спросила: чем же я была больна? Он ответил — страхом. И немножко дисбактериозом. Он внушил мне смелость. Ну, конечно, он знает прекрасный массаж позвоночника, древний китайский. Суть его в изменении кровообращения, хотя в основе лежит философия. Затем он предлагает есть то или иное, в зависимости от заболевания. Мне нужен был укроп и прочая зелень.

— У него, наверно, множество пациентов? — спросил Судских.

— Нет. Очень мало. Он говорит, что настоящий кудесник не имеет права делать себе рекламу, навязываться. Терпеть не может, когда кто-то говорит глупости с экрана телевизора о своих необычных возможностях. Необычное в этом деле только одно: уметь подать свое тепло другому. И, конечно, знать точки для этого.

— Он вас обучил?

— Да. Я помогаю ему. Сейчас изредка врачую сама.

— Вот вы какая… — по-новому взглянул на Лайму Судских.

— Обычная, — ответила она, что не вязалось с ее ярким видом. — И все отдам своему королю…

У камина они скоротали вечер. И опять заговорили ни о чем. Судских не знал, как ему вести себя после таких откровений, она не задавала вопросов, слушала, хотя Судских нес околесицу.

— Я утомил вас, — спохватился он. — Спать пора.

— Да, конечно. Мне было так интересно. Примете ванну?

Судских не отказался. Принимая от Лаймы махровую простыню, он держался вполне трезво, ее присутствие уже не возбуждало его предательски и тянуло к ней иначе. Хотелось даже двусмысленно сострить. Судских воздержался.

— Если понадоблюсь, моя комната напротив.

Он кивнул и, перекинув простыню через плечо, поцеловал обе ладони Лаймы. Она с удовольствием подставила их, а глаза хотели еще чего-то.

«Будет, — сам себе приказал Судских. — Не живи, где то-то, и не то-то, где живешь».

Переодевшись в пижаму, он поднялся к себе и тотчас бухнулся в постель, не зажигая света. Сон пришел сразу, легкий и спокойный, как после чудесно проведенного дня.

Как пришел, так и ушел.

Среди ночи он проснулся от дикой головной боли в том месте, где остался шрамчик от злополучной последней пули Мастачного. Хотя с чего бы? Спиртного не смешивал, выпил малую дозу… Покрутившись с боку на бок, унимая боль, он встал и на ощупь спустился на первый этаж. Стараясь не шуметь, пробрался к холодильнику в надежде отыскать минеральной воды. Нашел перье и с удовольствием попил. Подождал у окна, разглядывая пейзаж за окном в меланхоличном лунном свете. Может быть, поэтому боль не прошла и даже усилилась. Судских приписывал ее луне. Он прижимал руки к вискам, боль отступала, убирал ладони, она возвращалась. Отняв ладони в очередной раз, почувствовал постороннее сжатие, горячее и действенное.

— Лайма? — спросил он.

— Кто же еще? — прошептала она.

Затворник Судских ощущал теперь не боль в висках, а руки Лаймы, их движение: по плечам, спине… Они спустились ниже, и он развернулся к ней, потянулся к ее губам. Истомленное тело потянулось к другому, до сумасшествия желанному. Промелькнули в спутанных мыслях золотистый карп, подушки, простыни; распущенные волосы Лаймы ловили его в сети, как поймали карпа; уводили в плен грез ее ароматы и запахи; и сладостный плен, казалось, будет вечным и отлетел, как сон, неожиданно.

Очнувшись, он приподнялся на руках и увидел ее лицо, грешное и счастливое. Из-под опущенных ресниц следили за ним ее глаза с изумрудной лукавинкой.

— Как ваша голова? — спросила она, как будто ничего не случилось, а он воспринял вопрос ношей, которую предстоит нести. — Это я заставила вас выбраться из вашей комнаты.

— Лайма — ведьма? — пробормотал Судских.

— Нет. Я добрая волшебница и очень хотела увидеть своего короля. И он пришел. Я хочу вечно принадлежать только ему…

Рассудок сопротивлялся недолго, и он снова упал в сладостные объятия.

Мир пришел в шок после ужасных последствий коварной атаки Израиля по Риму. Вслед за тем наступило оцепенение: поступали самые противоречивые сообщения. Поступок Израиля не входил в акт защиты: понятно бы Ирак, Сирия — и пресловутое еврейское коварство, но при чем тут Италия, напичканная теми же евреями?