Александр Гера - Набат

— Я выполнял приказ, — опустил голову майор.

— И рассчитывал, с рук сойдет. Навалитесь на бедного Илюшку, оттузите по печени, по почкам, остальное вас не касается. Так вас, ментов поганых, учат нынче служить народу?

— Меня этому не учили.

— На каникулах был? Врешь. Слушай, я тебе одну бумаженцию зачитаю для осветления памяти. — Бехтеренко поискал в папках и вынул листок. — Слушай, стенограмма выступления замполита Мастачпого перед офицерским составом в годовщину создания «милиции нравов»: «… и я вам, товарищи, не советую миндальничать с нечистью. Хватайте всех подозрительных, нормальный человек по улицам не шастает, по вокзалам не ночует. При малейшем намеке на сопротивление — палочками по жизненно важным органам, чтоб долго не жил. Народ вас поддержит, хватит мириться с отребьем!» Аплодисменты. А ты там был, ладошки бил. А если человек в беду попал, как Триф этот? Кому он навредил? Мозги отшибло? Козлы вы вонючие, а не «милиция нравов», лимита сраная. Я по твоей харе вижу, что онучи на милицейские сапоги сменил. Или москвич, скажешь?

— Я тамбовский, — тихо ответил майор.

— Город-то исконно русский… И не волк ты тамбовский, а хорек! Еще и пацанов в беспредел тащите.

— Это не мы, — вовсе сник майор.

Бехтеренко резко выгнул шею, набычился, но сдержался. Вид майора был ему неприятен. Он вызвал охрану, а майору сказал:

— Ничего ты не понял, служивый. Вот тебе карандаш, бумага, в камере подробно все опиши в числах и лицах. Ведите его, — кивнул он охранникам. Старший показал глазами на майора: отобрать лишнее?

— Ведите, как есть, — распорядился Бехтеренко. — Трус. Но я думаю, совесть к нему вернется. Давай, майор, у тебя есть шанс стать порядочным человеком. Или просто человеком, а не козлом в мундире.

Закурив, выпив газировки из холодильника, Бехтеренко велел вести Мотвийчука.

— Отец Мотвий? — дурашливо осведомился он. — Или сразу по фене начнем?

— Лучше сразу по закону, полковник, — с наглецой ответил Мотвийчук. Борода не делала его старше, она лишь прятала отдельные участки лица. Видимыми оставались ныряющие в сторону рыжие глаза, острый и длинный нос с горбинкой, не переломанный пока за нахальство.

— По-людски хочешь? — притушил сигарету Бехтеренко, прищурился от дыма.

— А ты меня незаконно взял. Меня милиция ищет, понял?

Без комментариев Бехтеренко отвесил ему добрую оплеуху.

— Ты! Ты! — скособочился Мотвийчук. — Не имеешь права!

— Имею, — спокойно ответствовал Бехтеренко, примериваясь, как бы выровнить наглеца оплеухой с другой стороны. — И вот почему. То, что ты с пацанами вытворяешь, грех куда более тяжкий, чем убийство старушки.

— Докажи сначала! — крутился вокруг оси Мотвийчук, прикрываясь обеими руками от кружащего полковника.

— Бережешь личико? Зеки тебе его пока не испортили… Не хочешь назад, да? Маманька, надеешься, вызволит?

— Не убивал я никого! — всхлипывал Мотвийчук. — Требую адвоката и передачи дела в руки милиции.

— Адвоката, говоришь? Есть у тебя адвокат: Зверев Михаил Иванович. Знаешь такого?

— Не знаю.

— Я подскажу: майор органов, которого сегодня глупая девчонка убила, а автомат в ее руки ты вложил.

— Это еще доказать надо, — упрямился Мотвийчук.

— И я о том же, — согласился Бехтеренко. — А пока суд да дело, будешь ты обычным подследственным. Идет?

— Так бы сразу, — распрямился Мотвийчук.

— А сидеть будешь в обычном предзаке. Идет?

— Нормально.

— Ас тобой в камере будет еще человек двадцать стоящей братвы, которая будет знать, кто ты такой. Идет?

— Переживем. Бог терпел и нам велел.

Бехтеренко засмеялся откровенно, будто со щенком забавлялся.

— Слушай, Сонечка, так кажется, тебя мама в детстве звала? Блатным станет известно не только про старушку, но и про девятилетнюю девчушку, которую ты изнасиловал.

— Зачем наговариваете? — сменил тон и обращение Мотвийчук. — Не было такого!

— Али запамятовал? — Бехтеренко взял папку и держал ее на весу перед ним. — Здесь все. Ты садись, садись, — кивнул на стул Бехтеренко, перелистывая страницы. — И не удивляйся, что у нас твое дело. Неспроста, значит… Послушай, если в памяти стерлось: 1996 год, дело номер двадцать два тридцать один по факту изнасилования Мотвийчуком Александром Витальевичем несовершеннолетней Бальтер-манц Ирины Семеновны 1987 года рождения. Вспомнил?

— Так доказано, что не доказано! — вскочил Мотвийчук.

— Оклеветали, что ли? Нет, Сонечка, маманя тебя откупила за десять тысяч баксов. Может, и это наговоры?

— Як делам матери отношения не имею.

— Ой ли? Тогда я тебе документик зачту: «Расписка. Дана настоящая Мотвийчук Н. В. Бальтерманц Ольге Давыдовне в том, что она обязуется выплатить Бальтерманц Ольге Давыдовне десять тысяч долларов за прекращение следствия об изнасиловании ее дочери Бальтерманц И. С. Подпись: Мотвийчук Н. В». И ниже: «Деньги в размере десяти тысяч долларов переданы мною Бальтерманц О. Д.». Что скажешь, кум мой окаянный? Умный народ евреи?

— Жиды проклятые! — заиграл скулами Мотвийчук. — Вот бы и судили их за вымогательство.

— Не получится, — вздохнул Бехтеренко. — В Израиль укатили.

— Это она специально дочь свою подставила, чтоб баксы сорвать, тварь!

— А ты наивный и слепой, да? На ребенка полез… Ладно, что ты со всех сторон урод, везде хочешь правым остаться, только учти: уркам объяснять свою правоту не советую. Они хоть и уроды, но до маразма не опускаются.

— Все беды от жидов, — вздохнул Мотвийчук, будто и не было уничижающей тирады полковника.

— Интересная тема, — согласился Бехтеренко. — Развивай…

— Религию подкинули — раз, гражданскую войну развязали — два, — загибал пальцы Мотвийчук, — при коммуняках грабили страну, а потом к себе свалили. — Он победоносно глянул на полковника, как бы призывая его: ты же русский, согласись.

— Не соглашусь, — сказал полковник. — Ты главное забыл: сволочи ойстрахи на скрипочках поигрывают, а мы на днеп-рогэсах надрываемся, сволочи Эйнштейны науку двигают, Лившицы в правительствах заседают, и вообще они первыми у кассы, а нас, русских, оттесняют. И это еще не все: еврей еврею ручку протягивает, наверх тащит, а русский русскому ножку подставляет. Оттого они, приплясывая «Семь сорок», у кассы встречаются, а мы в лучшем случае в центре ГУМа у фонтана с песней «Чому я не сокил, чому не летаю». Так?

— Дальше, дальше. — Губы Мотвийчука налились прежней усмешкой, а глаза наглецой.

— А дальше ты в СИЗО отправишься, а евреи дальше поедут. Слабо ты теорию о еврейских кознях выучил. — Бехтеренко вызвал охрану: — Этого субчика с утра в СИЗО на полные тридцать суток.

Минуты не прошло, охранник появился снова:

— Милицейский майор в камере повесился!