Александр Гера - Набат

Начальник «милиции нравов» генерал-майор Мастачный за свое будущее не опасался. Кто бы ни победил, он всего лишь исполнитель и верен присяге, данной президенту, избранному народом. В самом начале путча ему предложили возглавить МВД. Какой хохол откажется? А Мастачный отказался. Горячее креслице. А ему на прокорм хватает и у себя. Созданные им ОПРы — отряды постоянного реагирования— в народе сразу окрестили «опричниной». Их боялись, ненавидели, желали разборки в аду, а за что — никто не мог объяснить. Более того, когда вооруженные бандиты врывались в жилища граждан, чаще всего их спасали опровцы, жестоко подавляя нападавших, но чаще всего, когда скованных бандитов увозили, хозяевам оставалась разгромленная и разграбленная квартира. И жаловаться некому. В таких случаях Мастачный от себя лично приносил извинения: условия военного времени, фронтовой город, какие там сережки-колечки, скажите спасибо, что в живых остались. Судов над бандитами не было. Шушукались, якобы их расстреливали немедленно по законам военного времени. Хвалил себя Мастачный за умную мысль создать эти отряды. Пускай правые истребляют неправых, его время придет, его будущее прочно.

В прошлом остался Христюк. Старого дружка пришлось убрать в первую очередь: много знал. Настоящее зыбко, но в нем живут многие, кто нужен Мастачному для будущего.

По утрам он обходил камеры предзака, словно хозяин клетки с кроликами.

— Как в 16-й? — спрашивал он, заглядывая в глазок.

— Плюется и молчит.

— Без зубок и плюется, — изображал возмущение Мастачный.

В 16-й находился Бехтеренко. Правая рука Судских, он мог рассказать много интересных вещей. Нужных вещей. Молчит.

— Пробуйте психотропные, хватит ему отмалчиваться, — распорядился он с некоторым сожалением, бросая последний взгляд на вспученное кровавое месиво, которое было еще неделю назад лицом генерала Бехтеренко, его обидчика.

— А как у нас 22-я? — приникал он к другому глазку.

— Плачет…

В 22-й находился весельчак Гриша Лаптев. Его не избивали. Круглые сутки при ярком свете он слушал песни Наточки Севеж. Многое перенял Мастачный у своего главного обидчика Судских. Судских пока нет, не попался, а Гриша Лаптев — вот он, на расстоянии вытянутой руки. И нужен Мастачному позарез.

— Здравствуй, Гриша, — говорил он ласково, и Григорий вздыхал облегченно: противен ему хозяин здешних мест, но его приход означал тишину.

— Все никак не вспомнишь? — задавал он обычный вопрос, и Лаптев отрицательно качал головой.

В этот приход Мастачного, сорок второй по счету, он не сделал этого. От непонятной болезни вздулись вены и любое движение приносило острую боль.

— Как же ты плохо выглядишь, — сокрушался Мастачный. — Ну что тебе стоит сказать, где эти несчастные дискетки, и конец твоим мучениям.

В каждый приход своего мучителя Лаптев говорил себе: «Все, больше не выдержу, расколюсь». Терпел. Сегодня было особенно дурно. Никогда он не ощущал себя уверенным в форменной одежде, не считал настоящим полковником и не готовился к особым испытаниям. Как переносил их, объяснить не мог. Омерзительным было его нынешнее состояние, еще противнее этот оборотень с ласковым тявканьем врачующегося шакала.

— Я же отвечал, — с трудом ворочал языком Григорий, — все погибло во время обстрела моей лаборатории.

— Эх, Гриша, Гриша, — участливо вздыхал Мастачный. — Не было их там. Ты унес. Ну скажи, где спрятал?

Григорий молчал, экономя силы, и размышлял мучительно: как же это он, умный, не чета этой мрази в генеральской форме, отчаялся, должен умереть, а тупица переживет смуту, выживут его дети, внуки и понесут в себе дальше по жизни бациллы зла и уверенность безнаказанно творить его.

— Ладно, — решился Лаптев. — Я составлю копии программ.

— Гриша, зачем ты меня за дурачка считаешь? Копии нужно месяца два готовить, а за это время казачки живо образумят наших партийных придурков. Найди мне старые. Вон какой ты плохой, недели не протянешь…

Из всего, вытянутого у Лаптева, в голове Мастачного кое-что осело. Что «красота» — это термин такой из физики элементарных частиц, что би-кварки способны влиять на Бета-распад, а это — новейшая страница науки и цивилизации, где люди перестанут бояться атомной бомбы и радиации. Ну и что? Это не товар: ни продать, ни поторговаться. Дискеты нужны, маленькие такие кружочки, там все обсказано, с формулами, со всеми шкварками. В России уже стойко пахнет паленым, а он мужчина в соку, успеет еще побаловаться и шкварками, и девочками, и деток на ноги поставить успеет…

— Я сделаю за неделю.

— За неделю? — обдумывал предложение Мастачный. — Что надо?

— Пару хороших компьютеров, модем, Библию и помощника из нашего УСИ. А сначала привести меня в порядок. Я не работник.

— Сделаем! — решился и Мастачный. — Эй, кто там! Перевести в лазарет, психотропы снять, посадить на искусственную почку и ни в чем не отказывать!

«Вот чем они меня шпыняли… — догадался Лаптев. — Ну, сучара-шакал, обожди, дай только оклематься».

— Кого ж тебе в помощники?.. — задумался Мастачный: хитрит мужик или знает про Бехтеренко? Он смотрел на Лаптева пронизывающе, весь его мелкообманный нрав сопротивлялся непонятному, боялся прогадать, а Гриша не торопился. — Хай буде грец. Будет тебе помощник…

Григорий неслышно перевел дыхание.

— Только не обмани, Гриша, — вкрадчиво сказал Мастачный уже в дверях. — Я ведь жилки твои по одной выдергаю, как неделя пройдет. Хохол не москаль, это высшая раса.

«Где неделя, там месяц», — облегченно подумал Григорий.

Имени помощника Мастачный не назвал, но велел откармливать Бехтеренко и пытки прекратить.

В лазарете, осмотревшись, Лаптев понял, что деру отсюда не дашь: стальные двери и решетки на окнах. Посмотрим, решил он, безвыходных помещений не бывает, зря, что ли, он полковник УСИ…

Проснувшись наутро, а проспал он сорок восемь часов кряду, он не ощутил боли, не увидел взбугрившихся вен. И что-то еще несло свет и облегчение. Он глянул в зарешеченное окно и обомлел. Зелень, пожухшую до срока от летней жары, плотно облепил снег, солнце светило ярко, с искренней силой.

В Москву вошел конь бледный.

В ночь на празднество Преображения Господня сместились сроки и лик небес очистился. Москвичи не знали, радоваться очищению или новая беда пришла к ним. Погиб урожай на дачных участках, грядет голод и суровая зима. Кто спасет их? Вечно пьяный президент? Ему не верили. Комитет национального спасения? Его не знали. Москва зашевелилась: голод — не тетка.

Мастачный стал получать тревожные сообщения: в Лианозово заманили в ловушку и перебили отряд ОПРа; в Отрадном взорвали опорный пункт, погибло пятнадцать опровцев; неизвестные забросали гранатами казарму ОПРа на Садово-Кудринской.