Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона

— Попробуйте повернуть два раза влево, а потом один — направо, потяните ручку на себя и так открывайте.

Понятно, подобное шоу не могло не собрать массы любопытствующих и когда, наконец, рабочие взломали дверь и освободили меня, целая толпа коллег, большинство из которых я не знал совсем, встречали меня смехом и аплодисментами, словно героя, выжившего в невероятном сражении. Вообще-то забавно, и это оказалось одним из тех немногих случаев, когда я улыбался искренне и сам считал всё произошедшее достаточно смешным. Хотя конечно, был несколько удивлён здесь реакцией сотрудников, когда речь шла о начальнике и, скорее рассчитывал на их показную участливость и деланное возмущение. А когда я вышел на набережную, стараясь пропустить вперёд гомонящую толпу коллег и вяло отвечая на их громкие до свидания, меня неожиданно кто-то крепко ухватил сзади за плечи и, обернувшись, я увидел огромные, кажется, увидевшие нечто ужасное глаза Маши. Она тряслась и словно опадала вниз, глядя куда-то за меня, всхлипывая и шепча. — Я чувствую, что они скоро заговорят со мной, но ничего не могу с собой поделать.

— Кто? Тени?

— Да, но я не могу сейчас быть необычной. Только не в момент, когда может умереть мой самый дорогой человек. Неужели это не ясно?

— Я тебя прекрасно понимаю, крепись.

Обняв девушку, я приблизился к ограждению набережной и постарался опереть на него Машины руку — всё-таки для меня она была тяжеловата. При этом понятно, я испытывал двоякие чувства, но не находил в себе сил признать вслух, что девушке теперь, собственно, волноваться абсолютно не о чем — приговор ей вынесен, озвучен мне вслух в лифте и, скорее всего, как говорится, обжалованию не подлежит.

— Неужели они заговорят? Но что они могут сказать?

— Я не знаю, извини.

Нахмурившись, я почувствовал себя неприятно от своей лжи, однако прекрасно понимал, что никакие слова правды здесь ничего не изменят, и неожиданно сам для себя предложил. — Хочешь, поедем сегодня ко мне?

Маша отпрянула и отчаянно затрясла головой, отчего мне на щёку попала её слезинка. — Нет, нет. Ты что, не понимаешь? Если ты окажешься рядом, то меня могут заставить что-то сделать с тобой. А я этого не хочу!

Про себя я невольно подумал, что скорее велика вероятность обратного, поэтому, пожалуй, действительно не стоит торопить события. Интересно, как бы реагировала на всё происходящее девушка, знай правду? Убежала от меня, стала обвинять или просить о пощаде? Пожалуй, я не хотел этого знать, и выбранная роль утешителя меня полностью устраивала. — Хорошо. Тогда давай просто прогуляемся или где-нибудь посидим. Я никуда не спешу.

— Нет, я сейчас еду в больницу и хочу сделать это одна. Спасибо тебе, конечно, большое и, надеюсь, увидимся завтра.

Мгновение поколебавшись, Маша крепко меня обняла и, всхлипнув, устремилась в сторону метро. А я ещё долго стоял на набережной и смотрел вслед её развевающемуся бесформенному плащу булыжного цвета. Потом моё внимание переключилось на трёх молодых дворняг, раздобывших где-то носок и перекидывающихся им. Удивительно, что такие простые и неинтересные для большинства людей вещи способны привести животных в настоящий экстаз — возня выглядела очень комично, особенно когда перекрученный носок плюхался кому-нибудь на морду и вис на носу. Однако смеяться мне совсем не хотелось — даже наоборот, я почувствовал, как в глазах мягко закололо, что частенько было предвестником слёз, и мне почему-то вспомнился школьный двор, где мы любили играть «в сифака», бросая друг в друга ногами какой-нибудь грязный предмет, подвернувшийся под руку. Через какое-то время, оторвавшись от созерцания весёлых псов, я снова посмотрел в сторону большого автомобильного центра, в переходе у которого скрылась Маша и прошептал. — Желаю тебе удачи.

Возвращаться домой мне не хотелось, но и неожиданно закрапавший дождик не располагал к прогулкам, подвигнув меня к альтернативному решению — максимально, но в разумных пределах удлинить путь домой. Поэтому я направился на метро к Казанскому вокзалу, хотя никогда не любил подобных мест с их постоянной давкой, суетой, обилием тележек, сумок и вопящих граждан. Перед глазами продолжали стоять тени с двумя болтающимися кулонами и отчаявшееся лицо Маши, о которых я не переставал думать и чувствовать, какое сопротивление этому оказывает нечто задорное и весёлое внутри меня, кажется, занявшее практически всё с момента смерти девушки на набережной. Единственное, что на какое-то время вернуло меня к реальности, стали красиво выведенные на электричке, в которой я собирался ехать, слова: «Имени АПЛ „Курск“». Это невольно заставилось заколебаться и провести аналогию с «Титаником» — ладно бы ещё обозвали не имени, а памяти. Однако быстро отбросив все эти глупости или, вполне возможно, именно поэтому я уселся в состав и мой путь прошёл безо всяких происшествий.

Этим вечером я почему-то ждал звонка от Маши или каких-то известий о трагических событиях, но ничего не происходило. Это изводило, хотя я помнил и верил в правильность утверждения, что отсутствие новостей — хорошие новости. Пару раз я хотел позвонить девушке сам и уже брал трубку, но потом откладывал и думал о том, что мне ей, собственно, и сказать нечего — не правду же, в самом деле. Возможно, именно за этими неприятными хлопотами вечер не запомнился ничем особенным, кроме чувства давящего томительного ожидания и обременённости бездействием. Ближе к полуночи меня вообще охватило нестерпимое желание выбраться куда-нибудь из дома и сделать хоть что-нибудь. Я с большим трудом удержал сам себя в кровати, прекрасно понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. При этом внутри хватало места и чувству покоя, понятности — возможно, из-за этого разговора с тенями и девочкой, где мы за спиной Маши договорились кое о чём, в конечном счёте, наверное, выгодном для меня. Да, как бы ни было это низко и противно, однако моя принципиальная позиция здесь ни на что не влияла, поэтому стала бы опрометчивой глупостью.

Ещё немного беспокоило то, что девушка уже могла умереть способом, подобном тому, что я наблюдал на набережной, и её капсула окажется в неизвестных руках. А Маша что-то говорила о времени, которое начинает поджимать, а, значит, подобное развитие событий может привести игру к не запланированному кем-то концу. Этого не хотелось, да и никаких координат того человека, с которым встречалась девушка, чтобы узнать больше, у меня не было — я опрометчиво не попросил её мне их оставить. Поэтому именно сейчас я неожиданно остро почувствовал зависимость от Маши и ту связку, в которой мы невольно оказались вместе. Конечно, если это необходимо, тени снова могут навестить меня в любой момент и подсказать или направить, однако большой вопрос — насколько им можно доверять. В чём их тёмный интерес и истинные мотивы? Да и девушка вполне могла чего-то недоговаривать. В общем, всё это было неопределённо, сложно и никак не располагало к умиротворённости или развлечениям, хотя я был уверен, что теням сейчас не до меня и, раз уж мы о чём-то сговариваемся, что ко мне отнесутся сейчас весьма снисходительно. Впрочем, это вовсе не повод расслабляться или забываться — ситуация может поменяться стремительно, хотя конечно, понимание того, что я вскоре вполне могу стать единственным из всех участников обладателем целых двух капсул, приятно согревало душу, вселяло уверенность и заставляло очень робко, но мечтать о получении главного приза. Учитывая явно потустороннюю природу этих теней и не беря в расчет, что у меня просто поехала крыша, а всё происходящее — бред сумасшедшего, можно было фантазировать о вечной жизни или некоем великом знании, которым вскоре меня вполне могут вознаградить. Это казалось всё больше желанным и, пожалуй, впервые не связанным с какими-то банальностями в виде премий или халтур. Ведь здесь речь шла именно о чём-то эксклюзивном и, возможно, переходящим грань понимания, а не о привычных и, скажем прямо, весьма поднадоевших вещах. Тем больше хотелось какой-то уверенности в смысле встречи с Машей и получения второй капсулы и меньше — неопределённости и бездействия.