Майкл Бонд - Огонь подобный солнцу

Когда он вернулся к своему месту, женщина подняла на него глаза.

– Тоже не спится? – Мимолетная улыбка. – Это из-за вашей травки.

Ее глаза были зеленые и холодные, как айсберг. А может, голубые? Слегка раскосые, как у кошки. Голос хрипловатый и вместе с тем приятный, она говорила отрывисто, словно запыхавшись, в несколько театральной манере. Голос Вассара. Иисус защищает всех нас от Вассаровых голосов. На ее груди над ложбинкой сверкал бриллиантовый кулон в виде сердечка. Интересно, кто ей подарил это? И что он получил за это? Ответ известен.

– Это был гашиш – помогает уснуть.

– Поэтому вы и бродите? – Он пожал плечами. – Откуда вы? – спросила она.

– Из Таиланда, – собственный голос эхом отозвался в его голове, как будто у него заложило уши.

– По-моему, это веселее, чем Тегеран.

Он раздраженно потер колено.

– Тогда зачем было туда ездить?

– Хотела написать кое-что, но не вышло. Старый добрый шах, друг демократии, строит летний дворец, занимая пол-острова в Персидском заливе. Все это, конечно, держится в секрете, чтобы не расстраивать толпы голодающих иранцев... К тому же им не нравится, когда женщина занимается еще чем-нибудь, кроме производства детей и заботы о мужчинах.

– Вы журналистка?

– Внештатная. В основном пишу о политике. А вы?

– Скитаюсь.

Она улыбнулась.

– Должно быть, увлекательно. – Он заметил, что краешек ее верхнего зуба был отколот. – Меня всегда это притягивало. – Она закрыла «Дёр Шпигель». – Чтобы быть свободным, нужны деньги.

– Деньги порабощают. В наихудшем смысле. – Откинувшись в кресле, он закрыл глаза.

Снова раздался ее голос.

– Уверена, что вы голодны. Я так да. Как кошка – пока не поем, не усну.

Пристальные зеленые глаза леопарда на выступе под Тенсан Базар. На кипарисе рядом с заброшенным дворцом Рана. «Ей бы тоже хорошо спалось, пока она меня переваривала бы».

– Какой сегодня день? Она опустила глаза.

– Суббота, в Тегеране 3.20 утра. – Она встала и пошла вверх по дремлющему проходу, заглянула за шторку салона первого класса и через несколько секунд вернулась с четырьмя сандвичами в целлофане и двумя бутылками вина. Усевшись рядом, она принялась открывать бутылку. – Противоядие от печали и злобы, все заботы исчезают... – Понизив голос, она театрально продолжала: – «Хотя его отец и мать были мертвы и брат погиб на его глазах...» – Она деланно улыбнулась. – Это Гомер, о непенте – египетском снадобье.

– Откуда вы?.. – Потрясенный, он отвернулся.

– О, я специализировалась по классике, могу без остановки выдать сотни подобных строк – очень драматичных: «Посмотрите на меня, Фивейскую принцессу, последнюю дочь рода ваших царей. Смотрите, как я страдаю и от кого я принимаю страдания, потому что я не осмелилась преодолеть страх перед Небом!» Антигона на пороге смерти. – Она протянула ему стакан с вином. – Только иранец мог устоять перед Монтраше. Давай преодолеем страх перед Небом!

Он постарался придать своему лицу спокойное выражение.

– Кто вы?

– Кто я? Клэр Савич. Двадцать семь лет. До завтрашнего дня. Вот кто.

– Ну а завтра кем вы будете? Она беззаботно рассмеялась.

– Завтра мне будет двадцать восемь. Так сколько вы были в Бангкоке?

– Откуда вы знаете? – Он осекся. «Прекрати. Перестань выдумывать».

– Вы же сами мне сказали, что были в Таиланде. Ну я и предположила Бангкок. Я права?

Он пытался разглядеть ее лицо, но света было недостаточно. Когда в каждой фразе слышится подвох, это признак сумасшествия.

– Да, я был в Бангкоке.

– Сколько?

– Три-четыре раза за последние два года.

– Гм. И не скучали по Штатам?

– Никогда.

– И я тоже. Я не была там четыре года – только наездами по необходимости. И если бы они вдруг исчезли с лица земли, я вряд ли заметила бы, хотя когда-то я была истинной патриоткой.

– Последнее время нам нечем гордиться.

– Ну а какой стране есть чем? Ой, как красиво! – воскликнула она и, откинув назад волосы и перегнувшись через него, посмотрела в иллюминатор, где шафрановый лунный свет окрасил крыло.

Глубоко вздохнув, он откинулся в своем кресле:

– Значит, вы – свободная журналистка, пишете и надеетесь, что людям это понравится?

– Не так все просто. Надо быть там, где происходит что-то интересное, или вскрывать подноготную, когда не случается чего-нибудь вроде землетрясений.

– Землетрясений?

– Известно, что все любят читать о смерти и страданиях других. Так что, я еду туда, где кровь. Но мне больше нравится копаться в политике, особенно закулисной.

– Ну и как вы это делаете?

– Получаю задания. Например, какому-нибудь журналу нужна статейка о политических убийствах, скажем в Индонезии. Они связываются со своими агентствами, и те смотрят, кто свободен где-нибудь поблизости. Иногда этим «кем-то» бываю я. Или я сама на них выхожу, если у меня что-то есть. Конечно, это не бог весть какие деньги, но зато не приходится каждое утро пять раз в неделю приходить на работу к девяти.

– А что за закулисная политика?

– НАТО, СЕАТО, война и экономика – все, что может вызвать у людей интерес.

– Зачем так цинично?

– От этого никуда не денешься. Журналисты смотрят не на то, что люди, в данном случае политики, говорят, а на то, что за этим кроется. Обычно они врут.

– Кто, политики или журналисты?

– Иногда и те и другие. Но чаще – политики, эти «государственные мужи». Хотя журналисты халтурят, довольствуясь официальными версиями, чтобы поскорее вернуться к стойке бара. Большинство из нас, как шлюхи: не вкладывают свою душу в то, что делают.

– А вы?

Она улыбнулась.

– Учусь интересоваться той правдой, что не выходит наружу. Беда в том, что правда бесконечно многоступенчата. На какой-то ступени человек совершает преступление, на другой он может оказаться героем, патриотом. На определенном этапе вы, оставив журналистику, начинаете заниматься искусство Корил Пикассо? Вымысел – высочайшая форма правды?

– Откуда мне знать.

– Куда вы теперь?

– Никуда, я имею в виду, мне никуда не надо. А вообще, в Афины.

– Вы там живете?

– Нет.

– Я тоже собираюсь там остановиться.

– Что-нибудь написать?

– Немного отдохнуть и отметить свой день рождения.

– А о чем будет ваша следующая статья?

Она поправила юбку на коленях, блузка четко обрисовала линию ее груди.

– Пока не знаю. В конце концов, вернусь в Брюссель и посмотрю, что мне предложит моя контора. Как странно вы смотрите, о чем вы думаете?

Он пожал плечами.

– Вспомнилась эта старая песня – «Электрическое привидение...»

– "Завывание в ее черепе"? Как странно, неужели я напомнила вам о ней?

– Я где-то похож на вас – смотрю на мир, как на нечто преходящее. – Он попытался выпрямить свою больную ногу. – А куда вы посылаете свои статьи?